21, в которой Кристобаль вопросами по существу ставит его преосвященство в тупик, а монсеньор Рехин Анкиляр приносит дурные вести
– По-моему, он какой-то очень по-приятному противный, – сказал Кристобаль, зарывшись носом в цветок, чтобы определить, пахнет ли тот чем-нибудь.
Кардинал Доминик Трухильо Гусман и его незаконнорожденный, непризнанный, но любимый сын находились во внутреннем дворе, куда не проникало зловоние мочи и отбросов. Здесь был частный мир цветов и лоз, со своим фонтаном, освежавшим прудок с дюжиной огромных золотистых карпов и преломлявшим солнечный свет в радуги. Кардинал частенько сиживал здесь с книгой на коленях, понемногу отодвигаясь, когда солнце подходило к его тенистому пятачку, а Кристобаль тыкал палкой в клумбы, дивясь колибри, которые яростно сражались за владение кустом, ползучим растением или стойкой с орхидеями.
– Он называется страстоцвет, – сказал кардинал.
– Мама читает книжки про страсть, – заметил Кристобаль. – Там на обложке написано «страсть», и она не дает их мне почитать, даже картинки посмотреть.
Кардинал снисходительно улыбнулся:
– То другая страсть. Рассказать тебе, что означает страстоцвет?
Понимая, что его преосвященству хочется поговорить, Кристобаль, в свою очередь, уступил:
– Расскажи, пожалуйста.
Кардинал деликатно показывал пальцем, и солнце вспыхивало в рубине его перстня – Кристобалю нравилось, кардинал выглядел эффектным и значительным.
– Пять лепестков и эти пять частей, называемые «чашелистик», составляют число десять и означают двенадцать апостолов, не считая мерзкого Иуду Искариота и святого Петра, который опозорил себя, но потом исправился. Вот этот синий кусочек с оборочками, будто голова в круге, – терновый венец, что надели на Господа нашего. Вот эти пять зеленовато-желтых закорючек под названием «пыльники» означают пять ран, а вот те три коричневые штучки, их называют «рыльца», – это три гвоздя. Если прищуриться и посмотреть на листики, они похожи на руки. Это руки нехороших людей, которые мучили Бога нашего… – Его преосвященство накрутил на палец усик цветка. – …А вот кнут, которым они Его стегали. Этим цветком пользовались проповедники, чтобы обратить к вере индейцев, ты об этом знаешь?
Кристобаль недоверчиво сморщил нос:
– Если этим стегать, так ведь и не очень-то больно?
– Да нет, глупыш, он просто напоминает кнут.
– Ты сказал, этим стегали.
Кардинал выпрямился и вздохнул:
– Настоящий кнут делали из кожи и вплетали туда кусочки свинца, так что он срывал кожу со спины. Как говорили, так делалось, чтобы люди быстрее умирали на кресте, но некоторые все равно целую неделю не умирали.
Кристобаль сморщился:
– И он умер, чтобы расплатиться за грехи всех, и все грехи пропали, а дьяволу пришлось всех выпустить из ада?
– Да, дитя.
– А почему он не мог просто всех простить и не мучиться?
– Он и простил всех… – Кардинал запнулся; раньше ему никогда не задавали такого вопроса, и он боялся запутать мальчика.
– Мама говорит, ты вечно мучаешься из-за своих грехов.
– Все должны мучиться, Кристобаль.
– А я не мучаюсь. Если все мое плохое простилось, можно делать, что захочу. Могу кидаться камнями в птичек и не есть фрукты, грубить, дергать девчонок за косички, не читать молитвы и все такое.
– Бог тебя простит, но я прощу не раньше, чем отправлю спать без ужина и отшлепаю по попе, так что и думать об этом забудь.
Кристобаль щербато улыбнулся, открывая молочные зубы, а кардинал выхватил носовой платок, чтобы задержать новую струю зеленых соплей.
– Нет, съесть нельзя, – сказал его преосвященство, угадывая просьбу.
– Я и не собирался, – ответил Кристобаль, притворяясь обиженным. – Мама говорит, можно ковырять в носу, когда никто не видит. Она сказала, все так делают, так что я подожду. Почему они убили Иисуса?
– Потому, мой маленький сеньор Почемучка, что он говорил и делал вещи, которые принесли ему беду от иудейских священников. Мы-то знаем, что Иисус был прав, но с их точки зрения, он – еретик.
– А откуда мы знаем, что он был прав?
– Кристобаль, ты меня убиваешь своими вопросами. В тебе их больше, чем в маминой книге с викторинами.
– Ага, не знаешь? – Кристобаль торжествующе вскинул руки.
– Разумеется, знаю. Я – кардинал, знать такие вещи – моя работа.
– Тогда скажи!
– Ну все, – сказал кардинал, взглянув на башенные часы, – тебе пора ложиться. Беги скорей, а то мама твоя на нас рассердится.