Момент был щекотливый, ход рискованный, но Алексей Иванович не прогадал: Казаков, контузия которого чаще всего давала о себе знать в состоянии опьянения и с похмелья, почуял в нем родственную душу. «Участвовал?» – как бы между делом спросил он, пряча в карман зажигалку. Рука у него при этом тоже тряслась – не сильно, но заметно.
«Немножко, – сказал Бородин. – Понюхал чуток Афгана. Полгода послужил, а потом – бах, и досрочный дембель. Отвоевался солдатик…»
Казаков мог не клюнуть – просто кивнуть и уйти. Тогда пришлось бы либо искать к нему другой подход, либо подсылать другого человека, либо вообще о нем забыть. Последний вариант Алексея Ивановича решительно не устраивал, но он не исключался, и Бородин был к нему готов: это была охота, а не поход в супермаркет, откуда при наличии денег гарантированно не вернешься с пустыми руками.
Но Казаков клюнул, дичь угодила в расставленный опытным охотником силок. На его вопрос о том, в каких войсках служил, Алексей Иванович заранее заготовил ответ. Чтобы не переигрывать и не рисковать, говоря о вещах, в которых ничего не смыслит, с человеком, который прекрасно в них разбирается, он не стал прикидываться бывшим десантником, а назвался водителем из автороты. Расчет и здесь оказался верным: Казаков был настоящим офицером, не понаслышке знал, что такое война, и отлично понимал, каково приходилось водителям грузовиков на горных серпантинах Афганистана. «Слуга царю, отец солдатам» – так описал настоящего российского офицера Лермонтов, и капитан Казаков, пока не превратился в дрожащий кусок воняющего перегаром дерьма, видимо, целиком и полностью соответствовал этому определению. «Выпить хочешь, солдат?» – спросил он, и Бородин не стал отказываться, поскольку именно за этим к нему и подошел. Хотя, разумеется, интересовала его вовсе не дармовая выпивка.
Так он очутился в этой захламленной, загаженной, провонявшей застоявшимся табачным дымом, винным перегаром и многолетней грязью квартире и приобрел статус фронтового товарища и личного друга ветерана афганской бойни Казакова. По дороге сюда они разговаривали. Вернее, говорил Казаков, Алексею Ивановичу оставалось лишь слушать и мотать на ус. Встретив, как ему казалось, родственную душу, бывший десантник тараторил без умолку, лихорадочно и поспешно, словно торопясь разом выговориться за все годы, которые провел наедине с бутылкой. Это было очень кстати, поскольку позволило Бородину составить его точный психологический портрет и выбрать правильную манеру разговора и линию поведения. И теперь он говорил о настоящей мужской дружбе так уверенно и серьезно, словно и впрямь знал, что это такое.
Его актерскому мастерству позавидовал бы самый именитый из артистов, а фантазии и умению проникнуть во внутренний мир собеседника – самый маститый, увенчанный всеми мыслимыми лаврами литератор. В этом не было ничего из ряда вон выходящего: творческими способностями от природы наделены многие, но своей профессией их делают лишь те, кто ни на что иное не способен. Опытному мошеннику на доверии ничего не стоит сыграть хоть Гамлета, хоть Хлестакова, но далеко не каждый народный артист способен выманить пенсию у какой-нибудь вздорной, насмотревшейся по телевизору криминальных сюжетов бабуси. Народный артист оправдывает себя тем, что он – человек порядочный и не нарушает закон из принципа; что ж, тогда предложите ему провернуть вполне законную сделку по перепродаже вагона алюминиевых болванок или доверьте управление небольшим продуктовым магазинчиком и посмотрите, что из этого получится. Профессиональный киллер (если это действительно профессионал, а не отморозок из подворотни) при наличии времени и желания может написать роман, но пусть-ка автор детективных романов попробует претворить в жизнь хотя бы один из своих лихо закрученных сюжетов!
Алексей Иванович Бородин был сценарист, режиссер-постановщик и актер в одном лице. До сих пор его постановки неизменно увенчивались успехом, о чем неопровержимо свидетельствовал уже тот факт, что он до сих пор был жив и оставался на свободе.
Первый акт пьесы – знакомство – был успешно сыгран, и теперь Алексей Иванович осторожно, но уверенно, как опытный хирург, делающий сложную операцию, перешел ко второму акту, который у него и его коллег издревле называется окучиванием клиента.