Казаков был непривычно трезв, выбрит почти до блеска и одет в свой единственный приличный костюм – тот самый, в котором гулял на собственной свадьбе, а потом хоронил жену и сына. Пиджак стал ему великоват и слегка помялся, неумело завязанный галстук сбился на сторону, а прическу не мешало бы подровнять, но запавшие глаза смотрели с осунувшегося, незагорелого лица с выражением живого, трезвого любопытства.
– Ну как, Серега, нравится? – хлопнув его по плечу, поинтересовался Бородин. На его одутловатой поросячьей физиономии сияла довольная улыбка, он с видимым наслаждением полной грудью вдыхал чистый, напоенный ароматами заречных лугов воздух и вел себя по-хозяйски, словно все это великолепие по праву принадлежало ему, а может быть, даже и было им собственноручно создано.
– На первый взгляд ничего, – скрывая граничащее с восторгом изумление, уклончиво ответил Казаков. Положа руку на сердце, в глубине души он боялся подвоха и ожидал увидеть развалюху с выбитыми окнами, худой крышей и сгнившим полом, но действительность оказалась похожей на сказку. – Надо бы осмотреться, что ли, нельзя же так, с бухты-барахты…
Водитель джипа, крепкий, слегка погрузневший мужчина лет пятидесяти, с квадратным загорелым лицом и короткой стрижкой, выбрался из-за руля и направился к крыльцу, на ходу разбирая бренчащую связку ключей. Он был одет в камуфляж, даже майка, что обтягивала широкую грудь и крепкий округлый животик, была разрисована маскировочными полосами и пятнами; картину немного портили цивильные кожаные туфли, которые так и подмывало назвать штиблетами, но в целом хозяин усадьбы все равно производил впечатление отставного военного – возможно, всего лишь прапорщика, но очень может статься, что и полковника. Представился он Андреем Константиновичем; фамилии его Сергей не разобрал, да она его и не интересовала: в том, что касалось чисто деловой, официальной стороны дела, он целиком и полностью полагался на Бородина. А почему бы и нет? Свет не без добрых людей, и за черной полосой в жизни, как правило, следует светлая. Вот и для Сергея Казакова, кажется, настало просветление: и старого друга встретил, и новым обзавелся, и оба готовы помочь. Правда, Иваныч остается в своем репертуаре: вся жизнь у него как бой, и держится он все время так, словно доводит построенному в каре батальону боевую задачу. Не можешь – научим, не хочешь – заставим, вот и весь его разговор. По-своему он прав и, конечно же, желает Сергею только добра. Но он предлагает стиснуть зубы, взять себя в руки и начать жить с чистого листа, с нуля. Знал бы он, как это трудно, почти невозможно! Да и смысла в этом особенного что-то не видать – по крайней мере, пока.
А вот Леха Бородин подыскал другое решение проблемы, предоставил Сергею тихую гавань, где он может жить по собственному разумению и делать что хочет: хочешь – гробь себя дальше наедине со среднерусской природой, а хочешь – залижи раны и по совету комбата начинай жить по-новому. Вот в этом и заключается главное преимущество его предложения: оно дает Сергею отсрочку, время на размышления и нисколько не противоречит тому, что предлагает Борис Иванович. Со временем, возможно, Сергею захочется вернуться к людям, а сейчас ему хочется побыть одному…
Он вдруг понял, что в душе уже окончательно согласился на переезд и хочет только одного: чтобы все формальности как можно скорее остались позади, и хозяин вместе с Бородиным уехал обратно в Москву, оставив его обживаться на новом месте, в которое он, кажется, влюбился с первого взгляда. Да и мудрено ли влюбиться, когда тут такая благодать! И простор, и воздух, и речка, и береза ласково так шумит, и дом – загляденье, и, главное, кругом ни души… Эх, хорошо! Собственно, формальности как таковые уже были позади. Во все подробности сложной многоступенчатой сделки, которую Леха Бородин провернул через знакомого риелтора, Сергей не вникал. Два часа назад он поставил свою подпись на документе, согласно которому его московская квартира переходила кому-то другому; ощущение было не из приятных, утешало одно: упомянутый документ все еще оставался при нем и, если бы его что-то вдруг не устроило, Сергей мог в любой момент разорвать эту бумажку в клочья вместе со всеми подписями и печатями нотариуса.