Липкая, захватанная бутылка с криво отбитым горлышком стояла на подоконнике. Горлышко он отбил вчера, не найдя штопора, – отбил, судя по некоторым признакам, выражавшимся в болевых ощущениях, ребром ладони. Бутылка, естественно, была далеко не первая за день и явно лишняя. В противном случае и штопор нашелся бы, и воспоминание о том, как он ее открывал, сохранилось бы. А главное, на дне бутылки тогда не осталось бы вина, которого на глаз там было еще добрых полстакана.
Посасывая зажатый в уголке рта короткий бычок и щуря глаз от разъедающего роговицу дыма, он шагнул к окну и взял бутылку в руку. Мысль, похожая на отчаянную попытку сорвавшегося в пропасть человека на лету ухватиться за торчащий из расселины скалы древесный корень, – повернуться к раковине и выплеснуть эту дрянь туда – мелькнула и исчезла точно так же, как исчезает призрачная надежда остановить смертельное падение, когда вместо спасительного корня пальцы судорожно хватают пустоту. Бывший ротный командир десантно-штурмового батальона ВДВ, капитан запаса Сергей Сергеевич Казаков решительно затушил окурок о подоконник и трясущейся рукой поднес посудину с остатками портвейна ко рту.
Бутылка ходила ходуном, торчащий на месте отбитого горлышка стеклянный клык с острыми как бритва краями плясал в опасной близости от губ, вызывая из глубин памяти полузабытый анекдот о мальчике, которому какой-то маньяк подменил губную гармошку на бритву: мальчик играет и улыбается, а улыбка все шире и шире…
В последнее мгновение разум все-таки возобладал над жаждой, и Сергей со второй попытки ухитрился поставить бутылку на стол, не опрокинув ее и не расплескав ни капли драгоценной влаги. Стол был сплошь заставлен грязной посудой, усеян заплесневелыми, ссохшимися до каменной твердости объедками и густо припорошен сигаретным пеплом. Он пребывал в таком состоянии не первую неделю, а если хорошенько подумать, так, пожалуй, уже и не первый год. Когда у Казакова возникала нужда в чистой тарелке, ложке или стакане (чаще всего это был именно стакан), он просто брал необходимый предмет со стола и споласкивал под краном.
Самый чистый из имевшихся в наличии стаканов отправил бы в глубокий обморок даже опытного, досыта навидавшегося всякой всячины санитарного инспектора. Казаков вытряхнул из него коричневые окаменелые окурки, сполоснул под струей холодной воды и вернулся к столу. В ходе непродолжительной гигиенической процедуры былая прозрачность к стакану, естественно, не вернулась; липкий коричневатый налет на донышке никуда не делся, как и присохший к нему черными комками сигаретный пепел, но это уже были мелкие детали, на которые ничего не стоило закрыть глаза.
Бутылка дробно застучала о край стакана; Казаков отдернул трясущуюся руку, перевел дыхание, стиснул зубы и повторил попытку. На этот раз ему удалось перелить остатки портвейна из разбитой бутылки в стакан, пролив всего ничего – граммов десять, не больше. Рука тряслась так, что, когда он поднес стакан ко рту, тот громко и довольно чувствительно ударился о передние зубы.
– С-с-сука, – процедил Сергей и с отвращением высосал чересчур сладкое вино.
Поставленный на место нетвердой рукой стакан упал на бок и покатился по столу.
– Дерьмо, – сказал Казаков.
Большого облегчения принятое «лекарство» не принесло, но голос к нему, по крайней мере, вернулся. Поскольку спиртного в доме больше не было ни капли, отставной капитан решил выпить кофе. Он уже давненько не пил ничего, кроме алкоголя да иногда, когда сильно донимало утреннее обезвоживание организма, отдающей железом и хлоркой воды из-под крана, в связи с чем ему подумалось, что сегодня утро странных идей. А впрочем, когда просыпаешься однажды с разламывающейся головой и обнаруживаешь, что во сне обмочился, как последняя подзаборная рвань, самое время сменить стиль жизни. Может быть, и впрямь стоит притормозить, протрезветь хоть немного, оглядеться по сторонам и придумать что-то более эффективное, раз уж стало ясно, что упиться до смерти никак не получается?
Никакого кофе на кухне, как и следовало ожидать, не оказалось. Казаков повторил операцию с прикуриванием сигареты от плиты, отметив про себя, что курева не осталось тоже. Смяв в кулаке картонную пачку, он сунул ее в мусорное ведро. Пачка была разрисована камуфляжными разводами и пятнами; сигареты назывались «Комбат», стоили копейки и драли глотку, как наждачная бумага. Жадно втягивая в себя горький дым, от которого тошнота и головная боль только усиливались, Сергей постепенно привыкал к мысли, что придется, как ни крути, привести себя хотя бы в относительный порядок и, что называется, выйти в люди – купить сигарет, какой-никакой еды и кофе. Или вина?..