Глубоко затянувшись дымом, Максим усмехнулся:
— Так вот, товарищ Черемшанов. Хотите узнать о моем настроении? Пожалуйста… Мне на строительстве не нравится. Угадываю последующий вопрос — почему? Тоже отвечаю: я, кажется, ошибся в выборе профессии. Удовлетворен?
Саша изумленно смотрел на товарища.
— Ты ошибся, в выборе? — переспросил он. — Ты не наговариваешь на себя?
— Ничуть. Мне только здесь стало ясно, что я напрасно избрал гидростроительный факультет, напрасно потратил уйму времени и сил и столько же полезного времени отнял у других. И это стало для меня очевидным после того, как я столкнулся в соревновании с Дроботом. Я почувствовал себя ничтожеством. Понял — никогда не овладею тем, чем владеет он. Он — великан, я — пигмей… Да, да, не улыбайся.
Но Саша и не думал улыбаться, он с великим огорчением слушал Максима.
— Пока дело касалось только теории, у меня все шло как будто гладко, — продолжал Максим. — Я справлялся, и мне думалось, что все это действительно интересно. И на практике я сталкивался только с готовеньким или с тем, что делали другие. Знаю: плотина, шлюз — все это будет очень красиво, когда закончится стройка. Но ты понимаешь, Сашка, надо, оказывается, любить не только то, что уже готово, но и самый ход, все мелочи создания этого красивого — черновую, ужасно трудную работу, когда всюду только грязные ямы, пыль, слякоть, а тебе приходится копаться и переделывать одно и то же по многу раз, когда ты лазаешь в болоте по пояс и на тебя покрикивают старший прораб и рабочие. Но ты, допустим, знаешь, зачем все это нужно, и преодолеваешь всякие трудности. Ты за месяц уже многого достиг. У тебя и с народом, говорят, полный контакт. Тебе все это нравится, и ты веришь, что добьешься большего. А я до сих пор не знаю, с какого конца ловчее взяться за дело, и подчас только путаюсь у других под ногами. Устаю так, будто работаю больше всех. И не потому, что не понимаю всей премудрости. Ведь я в институте неплохо чертил и котлованы, и шлюзы, и плотины. Был же я там не из последних, а вот тут столкнулся с оползнями, пучинами, грунтовыми водами и завалился. Или я учился не тому, чему следует? Почему я оказался таким слабым перед всей сложностью этой стройки? Получил знания и не всегда умею их применить. У меня почему-то не хватает терпения, чтобы претворить мысль в дело. Да и руководить людьми не умею. Пробовал им приказывать, а они вроде соглашаются, но делают по-своему… И мой прораб Федотыч уже начинает смотреть на меня как на пустое место. Поневоле захандришь. А тут еще эти проклятые дожди. Терпеть не могу грязи. Она действует на меня угнетающе. Знаю — ты не испытываешь этого. Ты всюду видишь только чудеса, воображаешь себя первооткрывателем, ну тебя к черту! Тебя на Южный полюс забрось — и ты увидишь там красоту… романтику, черт возьми!
Максим ожесточенно сплюнул. Саша слушал, склонив голову:
— Да-а-а, — наконец протянул он и спросил: — А как же ты на собрании выступал? Обязательство брал? Врал, значит?
— Выходит, что так, точно не скажу. Пыль в глаза пускал. Хотел на себя внимание обратить. Вот и сел в лужу.
— А мне думается, Макс, ты все это выдумал… Клевещешь на себя. От злости, что ли… От самолюбия… А может, от неуважения к себе, — заметил Саша.
— Как хочешь, так и понимай, мне теперь все равно. В первом же бою я, как говорят, потерпел фиаско, — угрюмо буркнул Максим. — А насчет злости и самолюбия ты, может быть, и прав. Я как будто испорченный, недоделанный какой-то. Я так думаю: может, мне совсем уехать отсюда, как ты полагаешь?
— Ну, это ты оставь! — негодующе замахал руками Черемшанов. — Аллах тебя знает, Макс, до чего ты дошел… Опомнись — ведь мы учились вместе. Откуда у тебя такое разочарование? Вон смотри, сколько тут ребят, и все работают как надо.
Максим косо взглянул на Сашу, усмехнулся:
— А ведь и тебе бывает кисло, Сашка… Ты только притворяешься, а?
— Знаешь что! — вскакивая, вспыхнул Черемшанов. — Я могу сказать тебе такое… Ничуть :не притворяюсь, и мне действительно тут интересно! И горжусь, что я такой же строитель, как и все, что кое-что да значу. Вижу, как под нашими — да, да, и под моими! — руками вырастает этот шлюз, и уверен: мы его закончим и вместе со всеми будем радоваться. Да, я — первооткрыватель! И мне от этого радостно, поверь. А ты, извини, просто балда, и черт знает что ты забрал себе в голову. Ну тяжеловато, ну грязь, ну так что же? А Ливингстону, когда он продирался сквозь дебри Африки, или Пржевальскому, когда он перелезал через горы Тянь-Шаня, капитану Скотту, когда он чуть ли не на четвереньках полз к Южному полюсу, легко было? Да ты возьми Николая Островского! Ведь они, тогдашние комсомольцы, строили узкоколейку раздетыми, разутыми, с куском макухи в кармане и не хныкали, как ты! Что с тобой, Макс? Опомнись, ведь ты бредишь!