Все распоряжения начальников и то, о чем они говорили, где и кого хвалили и кому давали нагоняй — все это таинственным образом мгновенно передавалось по котловану. В секторе Максима вскоре стало известно, что Карманов приказал удалить со шлюза одного нерасторопного прораба, а нескольким арматурщикам, в том числе и Ване Пузину, объявил благодарность за досрочную установку арматуры.
Максим опускал измерительную линейку в слой ила то в одном месте, то в другом, машинально записывал цифры, а в голове все время роились слова Черемшанова о призвании, об упорстве в исканиях, о любви к работе. Потом воображение переносило его в Москву, к Лидии. Он думал о ней по-прежнему так, словно разрыв произошел только вчера.
Показания барометра, висевшего в кабинете Карманова, а также метеорологические сведения, собранные Галей Стрепетовой, оказались правильными.
Уже к полудню над Ковыльной скучились облака. Их лохматые, разорванные стаи соединились в грозную рать, нависли над степью широко раскрылившейся тучей. Нижняя часть ее становилась постепенно изжелта-ржавой, точно окрашивалась сепией. От тучи на землю легли коричневые тревожные тени.
Туча надвигалась при полном безветрии. Ее передний дымчато-кофейный край продвинулся до самого горизонта, оставив на севере узкую зеленоватую полоску — там все еще сиял знойный день. Туча надвигалась, а дождя все не было. Только становилось душно и томительно-беспокойно.
Стало так темно, что в глубине котлована пришлось включить электрический свет. Пресно пахла еще не просохшая после вчерашнего дождя, нагретая с утра солнцем земля. Каждый звук в предгрозовой тишине казался резким, бьющим по нервам, как по туго натянутым струнам.
Люди в котловане работали с возрастающим напряжением. Насосы откачивали воду, экскаваторы вычерпывали вязкую жижу. За каждым участком были закреплены прорабы и группа рабочих для предотвращения аварий, оползней и затоплений.
Поглядывая на нависшую тучу, к Максиму подошел Федотыч. Лицо его осунулось, морщины стали как будто глубже. Федотыч наказал Максиму, чтобы тот во время дождя особенно внимательно следил за своим сектором и в случае появления новых смещений грунта и подъема грязевого слоя на дне котлована тотчас же забил тревогу, сообщил на диспетчерский пункт.
— Вот ваш пост, — указал Федотыч на деревянную будочку с протянутым к ней телефонным проводом. — Глядите в оба! Иначе Дробот нас посадит в ковш своего экскаватора и выбросит вон со стройки.
— Я знаю, — ответил Максим.
Федотыч пристально взглянул на его сильно загорелое исхудалое лицо. За многие годы работы он немало перевидел молодых специалистов, опытным глазом научился оценивать их способности и характеры. После выступления Максима на собрании он стал присматриваться к нему зорче, удивляясь сложному сочетанию противоречий, соединенных в таком изобилии в одном характере. Молодой прораб мог быть то мрачным, то дерзким, то покорным и задумчивым. Он мог безропотно во воем повиноваться, но внезапно в нем словно что-то взрывалось — он мог не исполнить приказания, пуститься на свой риск в опасное предприятие.
«Молодое вино бродит», — подумал Федотыч. Сегодня Максим удивил его новым выражением сердитого отчаяния и вызывающего, озорного упрямства, светившихся в глубоко запавших глазах.
«Неужели наступил перелом? У этой молодежи всегда так: ленятся, озорничают, а потом вдруг начнут горы сворачивать, дубы ломать», — мелькнуло в голове старшего прораба.
Он показал на маленькую струйку, просачивающуюся сквозь упоры воздвигнутого Кукушкиным заграждения:
— Главное, следите вот за этим. Если начнет бить фонтанчиком, сейчас же сигнальте. Будьте начеку. А я пойду на свою вахту.
Федотыч ушел.
Ливень хлынул сразу сплошной обвальной стеной, так что ничего не стало видно в десяти шагах. Не капли, а миллиарды ручейков хлынули с вышины почти отвесно. В непроницаемой мгле суетливо засновали молнии, загромыхал гром. Многие рабочие побежали под укрытие, остались на своих местах только те, кто был в дозорах.
Максим стоял в будочке и через открытую дверь вглядывался в плотную завесу дождя. Бледно-зеленые вспышки напомнили ему грозу в подмосковном лесу и то, как он и Лидия прятались под старой елью, как Лидия доверчиво прижималась к нему. Ему даже почудилось, что он ощущает сухой смолистый запах… Но эта гроза и этот ливень совсем не походили на тот, представлявшийся ему невозвратимо далеким и прекрасным. Кругом хлюпала грязь, всюду носился запах мокрой глины… В шуме ливня и частых раскатах грома не стало слышно ни жужжания насосов, ни рычания моторов работавшей неподалеку землечерпалки; захлебываясь и чавкая, ее ненасытная пасть всасывала со дна котлована бурую жижу.