Он не договорил: горячее отцовское чувство подступило к горлу. На время была забыта постыдная оплошность Максима в начале аварии. Ему и в самом деле на миг показалось, что он обнимал своего сына, вот так же со срывами и неудачами начинавшего работу где-то на далекой сибирской стройке…
Вечером Максим появился с чемоданом и отцовской полевой сумкой в дверях комнаты, в которой жил Черемшанов, и, щурясь от света электролампы, проговорил:
— Принимай, Сашка, на квартиру. Проси своего соседа поменяться… Пусть переходит к моему технику.
Саша приветственно поднял руку, виновато взглянул на своего компаньона-кабардинца: договорились ведь…
Кабардинец, тоже недавно приехавший молодой инженер-стажер, недовольно буркнул:
— Зачем так поздно? Можно было раньше. Я уже спать хотел…
Саша заискивающе улыбнулся:
— Пожалуйста, Шартан. Ты ведь согласился…
— Со мной не хочешь жить, — обиженно сказал смуглый, как лесная груша-зимовка, кабардинец и, кряхтя, стал собирать свои пожитки.
— Не обижайся, Шартан. Это же мой друг. Вместе учились, приехали сюда… И ты мой друг.
— Хорошо, хорошо, — ворчал Шартан. — У тебя все друзья.
Когда Шартан ушел, Максим сказал:
— Ну вот, теперь вместе… Только чур — не командовать.
— Ладно. Располагайся. Жить вместе, а думать и чувствовать врозь? Так, да? — И Саша засмеялся. — Окрестили нас нынче в одной купели.
Максим задвинул под койку чемодан, бережно положил под подушку отцовскую сумку, расставил на тумбочке бритвенный прибор, мыльницу, зубную щетку, водрузил флакон одеколона.
— А Шартан твой все-таки обиделся. По лицу было видно, — сказал Максим.
— Ничего. Шартан только товарищ, сосед по койке, а ты… ты совсем другое дело…
Максим обнял Сашу, с силой прижал к себе:
— Сашка, друг… Как бывает иногда в жизни — один день все переворачивает в голове вверх дном.
В этот вечер они разговаривали мало, не мешая друг другу думать. Ложась в постель, Максим вынул из сумки маленький любительский снимок, пристроил на тумбочке. С фотографии ясными, немного грустными глазами глядела Лидия. Он сам фотографировал ее новым, подаренным матерью аппаратом накануне размолвки. Поза и взгляд ее были непринужденные — именно такой и была Лидия в действительности: из глаз, смотревших с чуть приметной смешинкой, светилась ее душа, ясная, доверчивая… Рот, с мягкими полными губами, был полураскрыт. Нежные линии его как бы подчеркивали ее доброту, но в очертаниях подбородка, во взлете бровей сквозила непреклонная гордость… Такой именно и увидел Максим Лидию впервые, такой полюбил, но сейчас, когда она была далеко, ему казалось, что он, бывая с ней вместе, не замечал многих ее достоинств, всей прелести ее лица, глаз, улыбки…
Он глядел на портрет Лидии и мысленно спрашивал себя, какие слова сказала бы она, если бы узнала, что произошло сегодня на шлюзе, поверила бы его мужеству или по-прежнему отвернулась от него…
Прошелестела газета, которую, засыпая, выронил Саша. Максим услышал сонное посапывание и выключил настольную лампу. Комната тотчас же озарилась проникавшим снаружи светом многочисленных огней стройки.
Максим лежал с открытыми глазами. После того как он вместе с рабочими заслонил глинистый поток и промок до костей, тело его словно стиснули стальные обручи, руки и ноги болели, как перебитые. Рев воды, метание молний, кабанье всхрапывание насосов, отчаянные крики рабочих все еще отдавались в ушах. Максима начинало познабливать, он натянул на голову одеяло, смежил пылающие веки, пытаясь избавиться от видений дня, но они не отступали, сливаясь в пеструю бесконечную ленту. Ему хотелось дотянуть ее до конца, а конца все не было…
Вот после устранения аварии к нему подходит Березов и говорит: «Это и есть настоящий ответ на встречный вызов Дробота. Тут оба — и вы и Черемшанов — вторично защитили свои дипломы…»
Максиму кажется, что это говорит Березов, но это его собственные мысли; он хочет дотянуться до конца ленты и узнать, что же такое с ним произошло. Почему котлован стал для него столь важным, что он кинулся на его защиту?
И припомнился ему один случай…
Как-то раз, еще в те дни, когда Максима томило сознание неприспособленности к работе на шлюзе, он стоял на вершине земляной насыпи и, испытывая недовольство собой, смотрел на работающих внизу людей из бригады Кукушкина. Устанавливая крепление против возможного оползня, они дружно постукивали топорами, а рядом электрический копер, оглушительно бухая, загонял в землю железные шпунты.