В воскресенье, спустя два дня после полного устранения последствий ливня, Максим и Саша не работали — их смены были свободными. Они только что умылись и собирались идти завтракать, когда в комнату ворвался Славик. Размахивая свежим номером районной газеты, он крикнул с порога:
— Читайте, как вас тут расписали! — И, потирая плешинку, презрительно фыркнул: — Расхвалили без меры. Постарался газетчик… Целую повесть написал… А эпитеты-то какие — «отважные», «доблестные», «беззаветно стойкие».
— А ну, дай, — потянулся за газетой Саша. — Может, ты, Слава, от зависти?
Максим отвернулся к окну, делая вид, что его совсем не интересует газетная статейка.
Черемшанов прочитал напечатанное в два столбца описание их подвига, сказал серьезно:
— Что ж… Изложено живо. Правда, изрядно приукрашено, а в общем все правильно, как было.
— Правильно?! — негодующе воскликнул Славик. — «Рискуя здоровьем и самой жизнью…» Как будто вы на курорт приехали… Может быть, насморком вы и рисковали, а насчет жизни товарищ явно перегнул. А написал так, будто вы гору своротили… только одни действовали… А где же остальные? Кукушкин, рабочие? Явный бум, товарищи!
— Посылай опровержение, — усмехаясь, посоветовал Саша.
— Зачем мне посылать? Не обо мне написали, — поджал губы Славик. — Значит, лестно все-таки читать это восхваление? Лестно, да?
— Ну чего ты пристал, — отмахнулся Черемшанов. — Лестно, лестно… При чем тут мы, если о нас написали?.. Вот пусть Максим почитает.
Максим нехотя взял газетный листок, небрежно пробежал глазами.
— Ну как? Лестно? — подступил к нему Стрепетов. — Так небось и возносишься к небесам на крыльях?
— Пошел к черту! Я это на свой счет не принимаю, — холодно отпарировал Максим.
— Не принимаешь? Ну и врешь!
Максим пожал плечами, глаза его сердито сузились:
— Хочешь знать, что я об этом думаю? Изволь. Почему этот корреспондент не спросил меня, что я в то время чувствовал, о чем думал? Почему не написал, как позорно я убежал сначала из котлована, испугался, как самый ничтожный трус. Как тщеславно думал только о своем пупе, что вот-де сам управлюсь с прорывом и этим выдвинусь? Пусть бы написал, как меня Федотыч крыл… Я так считаю, — продолжал самообличение Максим, — рано обо мне так писать… Рано. О Сашке, может быть, и нужно, а обо мне не нужно. Далеко мне еще до героизма. Я только когда в эту лужу садился, почувствовал, что начал понимать свой долг. Мне было обидно за себя, и я сел в ту прорву. Какой же это подвиг?
— Ну, это ты принижаешь себя, — возразил Черемшанов. — Какое дело корреспонденту, что ты там до этого думал. Ты первый кинулся в прорыв? Кинулся. Ты совершил поступок, достойный подражания? Совершил. И корреспондент этот факт описал… И сделал он это не столько для нас лично, сколько для тех, кто приезжает сюда, как на прогулку, и остерегается лишний раз по грязи ступить…
— Так ты и критикуй тех, — поморщился Славик и кинул газету на стол. — Где же тут логика?
— Ты возражаешь, что про нас с Максимом написали? — насмешливо спросил Черемшанов.
Славик покраснел, ожесточенно провел ладонью по редеющим волосам, сказал:
— А ну вас… Пусть хоть на мраморную доску золотыми буквами вас заносят — мне-то что…
В эту минуту в дверь постучали.
— Входи без доклада! — крикнул Черемшанов и осекся: на пороге стоял Березов.
— Не помешал? — спросил он. — Зашел проведать.
Саша и Славик кинулись подавать стул.
— Ничего, ничего… Я ненадолго. Шел мимо — дай, думаю, зайду. Как вы тут?
Березов присел, снял фуражку, огляделся. Щетинистые, по-солдатски коротко стриженные, точно изморозью осыпанные волосы торчали ежиком. Березов пригладил усы, достал трубку, — туго стянутый мешочек с табаком.
— Не скучаете? — Кинул взгляд на газету, спросил: — Уже прочитали?
Молодые инженеры молчали. Славик, отдуваясь, тер плешинку.
— Что? Не понравилось?
Максим и Черемшанов переглянулись.
— Это я предложил написать. Так нужно, — сказал Березов.
— Разукрашено слишком… И обо мне неправда, — мрачно заметал Максим.
— Неправда?.. Гм… — Березов зажег трубку, потянул сухими, плотно сжатыми губами — в чубуке засипело. Крепкий, дерущий в горле дымок пополз по комнате. — Почему — неправда? — строго спросил он.
— Ну какой я герой?! — чуть ли не с возмущением произнес Максим.