…Максима Страхова вытащили из воды те самые водолазы, которых он привел отыскивать промоину в перемычке. Они нашли промоину. На размыв тотчас же обрушились сотни тонн бутового камня.
А к вечеру нового дня успокоилось и море. Недостроенный входной канал был прочно огражден от затопления.
Максим приходил в себя дважды: впервые от холода, когда его вынесли на перемычку, и в другой раз, когда привезли в приемный покой, растерли спиртом и сделали перевязку. Он был сильно оглушен, но раны оказались неопасными.
Он открыл глаза, увидел сидящих у изголовья Березова, Сашу Черемшанова, Славика, Галю и незнакомую женщину в белом халате. Ему показалось, что он все еще лежит в общежитии, на своей койке. Его не успели удержать, он рванулся и хотел встать. Острая боль мгновенно прострелила вывихнутую левую ногу и словно сдернула с сознания темный покров. Он увидел свои руки — они были забинтованы. На лбу — теплая, щекочущая повязка…
— Где я? Что со мной? — спросил Максим.
— Вы в палате… Лежите смирно, — мягко предупредил Березов и положил на его голову прохладную руку.
— А перемычка? — поспешил узнать Максим.
— Цела. Ничего с ней ее сталось, — ответил начполит.
Страхов заметил: Галя прижала руки к глазам. Березов строго взглянул на нее. У Саши и Славика были вытянутые лица. Отсвечивали утренним багрянцем больничные окна. После бурной ночи всходило красное, как пламя, зимнее солнце. Начиналось утро, начиналась жизнь…
В горле Максима зещекотало: «Я-то жив, а Лидии нет».
И он заплакал, как и тогда, когда узнал о ее смерти. Никто не посмел утешать его. Березов, Саша, Славик, Галя сидели у его постели молча. Чутьем они угадывали причину его слез и не мешали ему…
Вошел врач и сказал:
— Ванна была хорошая. Могло быть и хуже. Теперь только бы избежать пневмонии. — Обернувшись к женщине в халате, добавил: — Вводите пенициллин через каждые два часа.
— Еще одну купель прошел, Страхов, — сказал Березов.
— Где он тут? Где?! — послышался за дверью сипловатый покашливающий голос.
В палату быстрыми шагами вошел Карманов, одетый в белый полушубок, с накинутым на плечи больничным халатом, в сапогах с высокими, до паха, голенищами. Вместе с ним, казалось, ворвался густой и студеный морской ветер.
Все расступились. Карманов наклонился к Максиму и, взяв его руку, сказал:
— Напрасно, напрасно рисковали, молодой человек. Мужество без пользы нам не нужно. Зачем вас туда понесло?
— Хотел точнее показать водолазам, где искать размыв, — медленно разжав губы, как бы оправдываясь, слабым голосом ответил Максим.
— Вишь, какой… Хотел, хотел, — заворчал Карманов. — Вы тут получше ухаживайте за ним, — обратился он к сгрудившемуся возле койки медперсоналу. — Чтоб через неделю подняли. Поднимете?
— Поднимем, Артемий Викентьевич, — ответил врач.
— А вы, Страхов, не торопитесь вставать, — предупредил Карманов и, обернувшись к Саше, добавил: — Вы, Черемшанов, зайдите сегодня ко мне. Я покажу вам одно приятное письмо… По поводу вашего изобретения.
Черемшанов просиял:
— Неужели одобрили?
— Не то чтобы окончательно, но отзывы благоприятные! Решено заказать пробный экземпляр.
Максим услыхал эти слова начальника и улыбнулся Саше: «Шутишка долговязый, опять ты впереди!»
На другой день стало ясно: силы Максима восстанавливаются. Температура стала нормальной, озноб прекратился. Только сильно болели ушибленные руки и саднили царапины — память об отчаянной схватке с льдинами.
Максим лежал и подолгу смотрел в окно. Мысли, то грустные, то спокойные и неторопливые, баюкали его. Кажется, теперь можно оказать с уверенностью: ты нашел свое место в жизни! И как радостно сознавать, что ты необходим всем, что заслужил уважение за добрые дела, творимые ради общего блата. Скорей же, скорей опять за работу!