Подвыпивший Аркадий упоенно разглагольствовал. С одинаковым злопыхательством говорил он обо всем: об известных актрисах, о новых пьесах, о последних произведениях советской литературы. Аркадий ругал все отечественное, хвалил иностранное — кинокартины, романы с эротическим душком, хвалил с восторгом, захлебываясь, причмокивая и мечтательно вздыхая. Ему поддакивали Бражинский и Элька.
Бражинский подобострастно слушал Аркадия. Элька смотрела на него, словно на новоявленного пророка, указывающего на ранее неведомый для нее триумфальный сценический путь.
Леопольд, близко наклонившись к своему шефу, спросил:
— Дядя Аркаша, а ведь правда, все это вранье, что есть хорошие люди? А?
И тут вдруг из надвинувшейся тучи блеснула первая молния.
— Это почему же вранье? — неожиданно подал голос Бесхлебнов, и его широкоплечая фигура точно стала расти, надвигаться на Аркадия, медленно поднимаясь из-за стола.
— Миша, Как ты смеешь?! — испуганно вскрикнула Элька и схватила Бесхлебнова за руку. — Сядь!
Но Бесхлебнов отодвинул руку, как от чего-то несносно противного, обманувшего лучшие его чувства.
— Чего мне сидеть?.. По-вашему, Аркадий… не знаю, как вас по батюшке… все, что мы видим… все это… — тяжело повел Бесхлебнов рукой вокруг, — стены, люстры, столы… да и вообще дома, театры, кино, вся Москва… другие города… все это, по-вашему, строили плохие люди? А все, что вы едите и пьете, кто сделал? Вы вот тут сидите и все охаиваете, а люди работают, сил не жалеют. Как, по-вашему, они плохое дело делают? Хлеб-то вы — чей лопаете? Я, допустим, этот хлеб сам сеял, косил, убирал вот этими руками, а вы говорите — нет хороших людей….
— Мишка, перестань! Не смей грубить! — вновь попыталась остановить Бесхлебнова Элька. — Дядя Аркаша, не обращайте на него внимания.
— Погоди! — гневно отмахнулся от нее Бесхлебнов. Он даже затрясся весь. — Вы что думаете, мы ничего не понимаем? Врете, вы, гражданин! Врете! И ты не слушай его, Эля! Ведь он ни во что не верит. Ему все наизнанку кажется… Ему бы все мазать грязью… Не дадим! — крикнул Бесхлебнов и сунул свои темные ладони прямо под нос Аркадию. — Вот этими руками не дадим!
Все вскочили — Бражинский, Эля, Аркадий, Максим, и только Юрий Колганов сидел неподвижно, мычал что-то невнятное, уткнувшись носом в бокал.
Назревал скандал. Искривленное злобой лицо Бражинского, его обращенный к Аркадию взгляд, словно, спрашивающий разрешения ударить или вывести Бесхлебнова из зала, не предвещали ничего доброго.
Но Аркадий, видимо, был опытный противник, он умел сразу выбить оружие из рук оппонента хладнокровием и выдержкой. Он даже бровью не повел, слушая рассуждения Бесхлебнова. И когда тот замолчал с перехваченным от негодования дыханием, миролюбиво заметил:
— Гм… Да вы, оказывается, философ, Бесхлебнов… Что ж, одобряю запал души младой. Только не надо горячиться, наивный юноша. Не будем омрачать нашего знакомства… Лучше выпьем…
И Аркадий размягченно и совсем беззлобно улыбнулся. Но Бесхлебнова не так легко было усмирить внешним миролюбием.
Он решительно загремел отодвигаемым стулом и, презрительно кивнув «Эх, вы! А еще образованные!», твердо зашагал между столиков к выходу.
— Я тоже ухожу, — сказал Максим и шагнул вслед за Бесхлебновым.
— Макс, вернись! Что за глупости! — крикнула Кудеярова.
Но Максим не оглянулся. Он только слышал, как за ним неверной походкой кто-то спешил. Выйдя из зала, он обернулся и увидел Бражинского. Тот настигал его, и Максима удивили его сверкающие откровенной ненавистью глаза.
— Погоди! — хрипло окликнул Бражинский.
Максим не остановился. Он заметил у самого выхода из вестибюля Бесхлебнова и бегом кинулся к нему. Тот на минуту задержался, недоверчиво поджидая Максима.
— А ты чего ушел? — спросил Бесхлебнов, и голубые, до этого добродушные глаза его неожиданно засветились холодным блеском. — Ведь ты тоже… из их компании… Тоже, видать, их миром мазан…
Максим почувствовал, как ему сразу стало жарко от уязвленного самолюбия и стыда, но пространно возражать было некогда, и он только пробормотал:
— Нет, я не такой. Ошибаешься…
— Ну если не такой, то уйдем. Аркадий этот и Бражинский, видать, порядочные сволочи! Мразь!
В эту минуту, нетрезво вихляясь на длинных ногах, к ним подошел Бражинский. По-видимому, он не хотел сегодня выпускать Максима из своих рук.
— Эй, ты!.. Порядочный комсомолец… Куда же ты? — схватил он Максима за руку. — Опять играешь труса?