Получалось так, что он напрасно мучился своей раздвоенностью и чувством подвешенного состояния, всякими подозрениями по отношению к Стени и Шредеру. «Но все же, кто стрелял в меня? — вновь и вновь возникал вопрос. — Шредер говорит: «Может быть, это русский. В последние дни перед отправкой он достал оружие». Это же русский — он всегда опасен! В таком случае, Шредер, почему Сергей не прикончил меня в горах? Ведь он этого хотел, но не сделал. «Вы же ранены, как я могу вас оставить одного». Он даже не убежал, ухаживал за мной, водой поил. Мери, черт бы тебя побрал! Неужели все русские такие? Их трудно понять. Но что-то есть в них такое, перед чем начинаешь теряться и думать совсем не так, как хотелось бы».
И вновь мысли о перспективе устройства своей жизни, после того как он уволится со службы. Денег у него будет много, и он поедет… Конечно же, в Швейцарию. Отпустит бороду, возьмет другую фамилию, не немецкую — арабскую, что-то вроде Архам-Садат! И будет ждать, ждать, кто кого одолеет — Стени или Хьюм или возьмет верх Россия. Стени — это неделимая Германия, это голос репродукторов о победах и завоеваниях. Тогда и ему перепадет, в конце концов, все же родственники.
Он будет ждать, имея приличный дом у самого озера. В своих рассуждениях он так далеко зашел, так увлекся ими, что не заметил и не почувствовал, как пристроились к нему по бокам двое мужчин: они шли нога в ногу с ним уже полквартала. На повороте, освещенном фонарем, он увидел на тротуаре три тени. Остановился. Одна тень резко изогнулась, и перед его лицом почти вплотную вырос высокий человек, преграждая ему путь. Венке не надо было догадываться, что́ это значит и что́ это за человек. Профессионально он сразу понял: сейчас его заберут.
— Это ваша фотография? — показал высокий газету.
Венке кивнул.
— Ведите нас к нему. — Высокий ткнул пальцем в снимок Сергея. — Немедленно ведите и не вздумайте шуметь! Именем закона!
Венке, помедлив, отрицательно покачал головой:
— Это невозможно! Я его не знаю, просто случайно оказался рядом с ним.
— Вы арестованы. Оружие есть?
Венке отдал пистолет и попросил разрешения закурить.
Глава шестая
Директор цирка, веселый кругляш, с чисто выбритым лицом, лохматыми бровями, ел из кулька персики, спрашивая Сержа:
— Что ты можешь делать? Кататься на лошадях! Ха-ха-ха! — Он засмеялся так заразительно, что стоявшие вокруг люди тоже начали улыбаться. Цирк имел небольшой манеж. — Ну пойдем, пойдем, я тебя пощупаю.
Сержу дали огнистой масти коня, поджарого кабардинца.
— Валяй по кругу! Пощупаю. Ха-ха-ха…
Серж легко вскочил в седло. Фрося помахала ему голубой косынкой. Он решил выжать все. Ему кричали: «Хватит!» Но Серж, словно оглашенный, гнал и гнал, показывая высокий класс головокружительных трюков вольтижировки. Под конец он встал на круп и, разбросав руки, перемахнул через небольшое препятствие.
Директор уже не хохотал, он поскребывал кончиками пальцев свою бритую голову и спрашивал у Фроси:
— Где ты его нашла? Настоящий артист-наездник!..
Это случилось месяц назад, в день отъезда Любови Ивановны во Владивосток. Анюта прислала вторую телеграмму, в которой просила, чтобы приехала мать — с Наташей совсем плохо, а муж еще не вернулся из дальнего плавания. И конечно, в тот же день Николай Михайлович отправил ее самолетом. Серж тоже провожал и просил Любовь Ивановну, чтобы она без Анюты не возвращалась.
«Настоящего артиста» директор не осмелился сразу пристроить в труппу. Он с кем-то советовался, позвонил в Москву, а потом предложил вежливо:
— Может, сначала за лошадками поухаживаешь? Нет, не конюхом, помощником тренера. Это полезно. Годик, а потом в труппу: ал-ле, оп-па-а, оп-па!
Он согласился. Фрося возмущалась:
— Да как же так, Серж?! Ты готовый наездник… Хочешь, я письмо напишу в управление цирков?
— Готовый, готовый… Но мне это совсем ни к чему. Среди лошадок спокойнее, и к тому же при деле.
В цирке шло представление. Многих артистов он уже знал. Фрося выступала в паре с Николасом Никишиным, двадцатичетырехлетним парнем отличного телосложения, прекрасным акробатом. Николас вовсе не Николас, это Фрося его так называет, а настоящее его имя Никифор. Они выполняли сложные акробатические номера. Серж, как всегда, сидел во втором ряду, на втором месте, и газета была при нем. Фросю и Никишина вызвали на бис.
«О, она действительно хороша! — любуясь Фросей, рассуждал он. — Хороша и непосредственна, с прекрасными артистическими данными. Такая в нашей стране могла бы стать звездой. — Серж вдруг поймал себя на мысли, что она ему не безразлична и что он смотрит на нее с душевным волнением. — Жениться на ней, это было бы романтично… К тому же, Хьюм, можно и таким путем вживаться в обстановку. Важно ведь вжиться, чтобы не было никакого подозрения: ты как бы частица этой жизни, и никто не может подумать о тебе плохо…»
Кто-то рядом громко зааплодировал, оборвал его мысли о возможности вжиться. Фрося и Никишин раскланялись, под восторженный шум публики скрылись в проходе. Он должен был идти к Фросе — так они договорились: Самурайке взбрело в голову после выступления отправиться в городской тир. «Она вообще-то чистая фантазерка или, скорее всего, педантка; видите ли, по ее личному плану сегодня стрельба в тире. И зачем это ей нужно, девушке с такими высокими данными акробатики? Все здесь по-другому, по-другому, иначе…»
Он скосил взгляд на мужчину: боже мой, тот же самый, которого он видел в сквере, с походкой, похожей на отцовскую! Он тогда назвал его условным именем — Прямой. У Прямого в руке была газета «Комсомольская правда». «Хьюм, неужели так быстро?» — с трепетом подумал Серж. Перед отправкой Хьюм беседовал с ним с глазу на глаз. Оказалось, что резидент вовсе не молчал, передавал сведения на позывных, которые каким-то образом стали известны русским. И поэтому центр не мог отвечать и давать какие-либо указания своему агенту. Серж был обязан сообщить новые кодовые установки и потом вживаться «до состояния обыкновенного, юридически законного гражданина». Странное дело, что Хьюм не напомнил о задании Стенбека. Однако Серж воспринял это как испытание его, Сержа, на умение молчать о том, о чем его не спрашивают…
Он посмотрел на занавес: из-за портьеры выглядывала Фрося. Она подавала знаки, чтобы он быстрее шел к ней. Серж качнул головой и торопливо вынул из кармана свою газету. Она была сложена так, чтобы видно было название. Прямой пошевелился, словно стараясь поудобнее сесть, но не обратил внимания на газету Сержа.
— Сегодняшняя? — решился спросить Серж. Прямой лишь взглянул на него. Но, погодя немного, спросил:
— Газета, что ли?
— Да.
— Пожалуйста, сегодняшняя.
Серж метнул взгляд на дату выхода газеты: «Не то, не то». Потом пробежал глазами по ее полосам, передал Прямому, говоря:
— Спасибо, — и заторопился к Фросе.
Стреляла она весьма посредственно. Из десяти зарядов только шесть пуль попали в цель. Фрося попросила еще пять штук. Инструктор, лысеющий грузин с орденскими планками на груди в четыре ряда, поскрипывая протезом, прошкондылял к полке. И оттуда, скося белозубый рот, бросил:
— Барышня, посвободнее держи, пуля метче ляжет.
Передавая заряды, инструктор задержал Фросину руку в своей:
— Ай-ай, какой глаза! Пах-пах-пах…
Фрося отдернула руку, замахнулась малокалиберной на инструктора, тот, округлив глаза, выкрикнул:
— Самурайка! Какой японес! — И к Сержу: — Она на все способна. И по голове может трахнуть.
— И рука не дрогнет, — сказала Фрося и начала целиться.
Когда она отстрелялась, на этот раз лучше, в тир вошел Николай Михайлович.
— А ну-ка, попробуй, — предложил он Сержу и сам, зарядив винтовку, отошел в сторону и стал наблюдать за Сержем. Инструктор что-то шепнул ему на ухо, но он не ответил, все смотрел на Сержа. Тот, о чем-то подумав, приложил приклад к левому плечу, делая вид, что он не знает правил стрельбы.