Школа, как тайник, в горах укрылась. Маленькое зданьице, двор со спортивным городком… «Кайши, пошел!» Под проволоку ползком, на животе, потом снаряды. «Лучше всех». Пот в глазах, по щекам. Солоно на губах. В коленях дрожь.
«На кого мы работаем?» — горячее дыхание Харзы в затылок. Кулаки сжались, Нет, не ударил. Но мог бы донести командиру. Почему-то не решился. Вечером Харза опять про то же. Сосед, по обличью европеец, по спискам Шарбенус, загадочно покрутил головой: «Ну и ну, надо сообщить командиру». На этот раз промолчать не смог.
«Кайши самый преданный». Поэтому и поручил командир…
Действительно, кто же содержал школу? Вопрос показался Кайши никчемным теперь.
…Синий свет луны, энергичные профессора (они всегда серьезно говорили) — все это отошло, как будто и не было. Отряд, книжечки, командир, инструктор… Нет, сначала инструктор, потом командир. Жизнь под наркотиками. Жизнь в угаре. Двор, обнесенный оградой. Ряды колючей проволоки… Как паутина! В ней снуют четырехлапые человечки…
И это тысячелетнее счастье? «Командир, инструктор, что же вы молчите?! Я ранил… Я мог бы убить, если бы не Туров, не его пес… Не солдат Бабаев. Слышите?»
О, если бы Кайши располагал временем, он о многом поразмыслил бы. Да, кончилось его время. Он понял это слишком поздно, только сию минуту, с особой ясностью понял.
— Гашиш. Понимаете? Я отравил себя… Я не Кайши, это кличка, — сказал он вошедшему в камеру конвоиру.
Дремотно кругом. Сашко, наверное, при этом сказала бы: «Уснуть можно, разве это граница!» Теперь-то едва ли так подумает. Уехала Сашко в Москву. На вокзале, уже стоя возле вагона, сказала Алешке: «Приезжай к нам, в школу пойдем, и ты ребятам расскажешь про Кайши». Она показалась Алешке совсем другой, не той, которую он встретил в первый день ее приезда. И с ним, Алешкой, что-то произошло: придумывать игры нет никакого желания. Раскроет книжку — читать неохота, будто бы он все это знает, все видел. А Кайши так и стоит перед глазами. В школе просят: «Алеша, расскажи». Проронит два-три слова и глаза потупит. Нет, не рассказывается! Поднимет голову, вздохнет: «Это не игра, ребята».
Из штабного домика выходят отец и Туров. Иван Петрович еще носит повязку, но рука уже действует. В грудь и руку попал бандит. Доктора вылечили.
Граница, Сашко, не сонное царство, как поначалу тебе показалось. Граница — это фронт, только без войны, говорят. Войну Алешка по книгам знает, и он немного не согласен с теми, кто говорит, что «без войны». Ведь стреляют иногда!
Добрыня, лейтенант Туров поднимаются на крыльцо. У них свой разговор, Алешка улавливает лишь отдельные слова, и то невольно: ушел бы, да что-то удерживает. Вспомнил: полковник Тимошин обещал отцу путевку в Крым, на Черное море. Спросить бы — поедет отец или нет. Будто бы не собирается.
Все же спросить хочется.
— Добрыня… па-ап…
И потупил взор. А Добрыня смотрит на обелиск. Нет, Маняша, никуда я отсюда не уеду. Туров угадал Алешкины мысли:
— Василий Иванович, поезжайте! Сентябрь — лучший месяц для отдыха в Крыму, — и подмигнул Алешке: мол, не грусти, уговорим.
— А вы без меня как тут справитесь?
— Па-ап…
Добрыня Алешке в упор:
— Хочешь учиться в суворовском?
Алешка с минуту раздумывает: «Чего это вдруг Добрыня такое говорит?» Ехать насовсем с границы он не согласен, ни за какие коврижки, хоть и хочется щегольнуть брюками с лампасами и фуражкой с алым околышком: он втайне мечтал об этом.
— А потом куда?
— На границу…
А дядя Туров весело:
— Это меня устраивает, — улыбнулся Алешка, улыбнулся впервые после схватки с Кайши. — Приветик, Добрыня!
И был таков!
Мелькнула яркая рубашонка в кустах, закачались ветки молодняка…
Добрыня от радости еле выговорил:
— Ожил… Ну что ты скажешь, Туров?
— Почти атаман. Не страшен нам, Василий Иванович, никакой гашиш…
— Это верно. Однако куда он помчался?
— Я привез новую служебную собаку. Алешка уже разнюхал, побежал посмотреть.
Добрыня задумчиво:
— Мечта моя — увидеть Алешку в форме пограничника.
И тайгу окинул широким взглядом, будто искал в суровой кипени лесных дебрей сына своего — взрослого, конечно, похожего на самого себя.
И тут полковник Тимошин подкатил на машине. Пристроился к Добрыне и Турову, тоже начал взглядом прощупывать молодой подлесок, как всегда по привычке это делают пограничники: у них такая работа, такая служба.
— Что там случилось? — наконец спросил Тимошин.
Добрыня доложил, что на участке комендатуры идет обыкновенная служба, происшествий не произошло. Тогда Тимошин сказал:
— Это хорошо. Так лучше, без выстрелов-то, — и на Добрыню посмотрел теплым, веселым взглядом. — Я к вам приехал с добрыми вестями. Только перед тем, как сказать о них, хочу поговорить с Алешей и той девочкой… Сашко, кажется, ее зовут? Позовите их ко мне.
— Сашко уехала, а Алешку сейчас поищем, — сказал Добрыня и распорядился найти.
В подлеске Алешки не оказалось. Туров заглянул в вольеру, думая, что сын коменданта возле нового молодого Дика. Нет, и там Алешки не было.
Нашли его на чердаке комендантского дома: у него там был свой штаб. Алешка сидел возле круглого окошка, за небольшим столиком и писал тете Лиде, Сашиной маме, письмо:
«Дорогая тетя Лида! Я пишу тебе не потому, что мне ужасно скучно без Сашко, а потому, чтобы вы не ругали ее за все, что у нас тут случилось. Во всем виноват я. Сашко думала, что мы играем, а я по-правдашнему мечтал поймать нарушителя границы — а вдруг попадется! Только я не знал, как трудно и опасно встречаться с настоящим шпионом. Но вы, тетя Лида, не волнуйтесь, ведь все прошло. Папа меня не очень ругал. Правда, в больнице он мне сказал: «Есаул, ты хоть теперь понял, что граница — это не игра?» Он сказал это дрожащим голосом, и я испугался потому, что так папа говорит, когда ему трудно. Он и о маме вспоминает с дрожью в голосе.
Пишу это письмо на чердаке. В круглое окно вижу тайгу. Тут столько рек, озер, грибов и ягод! И все это укрыто густым-прегустым лесом. Тетя Лида, как здесь хорошо! Пожалуйста, не ругайте Сашко, она нисколечко не испугалась. Тетя Лида, ведь такие, как наша Сашко, в войну ходили в разведку и им давали ордена. Я про это читал в книгах. Хорошие же пацаны были. Мне они очень нравятся. Честно говорю, тетя Лида, нравятся.
Сашко большой пограничный привет!
Н-ский район границы, 25 сентября».
Алешка вошел в штаб комендатуры солидно. Остановился посередине комнаты, в один миг обежал взглядом вокруг: Тимошин сидит на стуле папы, а отец у окна, руки по швам, дядя Туров и еще трое незнакомых офицеров рядком стоят, и Бабаев тут же. Алешка с достоинством спросил:
— Кто вызывал? Я пришел…
Все заулыбались, глядя на Алешку, на его выгоревшие волосы, спадавшие на глаза. Улыбнулся и Алешка, обнажая щербинку в зубах. Тут Тимошин не выдержал и как-то жалостно промолвил:
— Это что ж, Кайши зубы выбил?
— Он, — сказал Алешка и поплотнее сомкнул губы.
Тимошин поднялся и, шагнув к Алешке, схватил его на руки:
— Сынок… Ничего, ничего, Алешенька… Ты хороший хлопец, настоящий сын границы… Медалью тебя наградил Президиум Верховного Совета СССР за отличие в охране и обороне советской границы. — Он поставил Алешку опять на пол и сказал: — Прошу слушать Указ… о награждении…
Рядовой Бабаев, лейтенант Туров, подполковник Добрыня и еще восемь человек. Алешкину фамилию Тимошин прочитал последней и уже собирался лично поздравить каждого награжденного, как Алешка спросил: