«Не поспешит ли одна из них окликнуть «Афродиту», — подумал Соклей. Он бы не удивился. Подчинённые Антигона так же заносчивы, как и последователи Птолемея, или Кассандра, или Лисимаха, или, как он предполагал, Селевка. Македонские маршалы правили цивилизованным миром. Полисы вроде Родоса, по-настоящему свободные и независимые, были немногочисленны и теперь попадались редко.
Но, к облегчению Соклея, пентеры продолжали курсировать взад-вперёд. Вряд ли у кого-то из капитанов хватит наглости грабить «Афродиту». Это нанесло бы оскорбление Родосу. Маловероятно, но проверять не хотелось бы.
К радости Соклея, когда торговая галера проходила через пролив между материком и маленьким островом Нисирос, лежащим западнее, ветер дул скорее с востока, чем с севера. Чтобы прибавить скорость, в помощь парусу Менедем посадил по восемь гребцов на каждый борт. Если ветер станет мешать «Афродите» — он свернёт парус на рее, добавит ещё гребцов и удержит приличную скорость — либо так, либо придётся плестись почти так же медленно, как крутобокий корабль.
«Хотел бы я, чтобы существовал способ с квадратным парусом идти круче к ветру», — подумал Соклей и тут же пожал плечами. Он плавал от Сицилии до Финикии и ни разу не встретил другого такелажа. А значит, скорее всего, этот — самый удобный. Соклей попытался представить иной способ установки паруса, и понял, что не получается. Впереди из моря поднимался Кос. Менедем указал на какие-то руины на юго-западном побережье.
— Жаль, что Астипалея больше не главный город на Косе, — сказал он. — Тогда мы бы уже почти прибыли.
— Я не хотел бы жить в том, что осталось от полиса после спартанского разграбления и землетрясения, — отозвался Соклей. — Их нынешний город устроен лучше во всех отношениях — смотрит прямо через пролив на Галикарнас. И построен по разумному плану, как Родос, так, что чужак может в нем ориентироваться. Улицы старого города, должно быть, извивались как попало.
— Каждое слово из сказанного тобой правда, мой дорогой, — ответил Менедем. — Но Астипалея — вот она, у нас перед носом, а до полиса Коса ещё некоторое время идти.
Галеры Птолемея рыскали перед Косом. Боевые корабли Антигона патрулировали Галикарнас. И Соклей подозревал, что они то и дело вступали в схватки. В настоящий момент маршалы оставили друг друга в покое, и за это Соклей, конечно, был благодарен.
Когда «Афродита» входила в гавань, солнце уже садилось. Прежде чем акатос смог войти, к нему поспешила пентера Птолемея. На её знамёнах парил распростёртый орёл владыки Египта.
— А ну, стой! — выкрикнул офицер на носу.
Диоклей дал команду гребцам, и те прекратили грести.
— Что за корабль? — требовательно спросил офицер. — Вы откуда, что везёте и куда направляетесь?
— «Афродита», с Родоса, идём в Афины, — ответил Соклей.
Борт военной галеры навис над ними как деревянная стена. Её высота вдвое превосходила акатос, палуба возвышалась на шесть или семь локтей над поверхностью моря. Из гребных портов доносилась застоялая вонь. По два гребца сидели на каждом весле верхнего и среднего яруса, по одному на нижнем. Все они размещались под палубой, на которой стояли пехотинцы, и она защищала их от стрел и копий, но там должно быть жарко, как в печке. «Часто ли они чистят трюмы?» — подумал Соклей. Судя по вони, не очень.
— Родосцы? А из какого торгового дома?
— Филодема и Лисистрата, — ответил Соклей.
Офицер отвернулся и что-то сказал стоящим за ним. Должно быть, один из них поручился за существование такого торгового дома, поскольку офицер хмыкнул и спросил:
— Что за груз?
— Пурпурная краска, чернила, папирус, пчелиный воск, расшитая ткань, благовония из родосских роз... — отвечал Соклей, думая «и никакого оливкового масла, хвала богам».
— Ладно. Проходите, родосцы, — сказал офицер с военной галеры. — Знаете, на первый взгляд вы смахиваете на пиратов.
— Правда? — удивлённо поднял брови Соклей. — Первый раз слышу такое. — Шестеро моряков позади него фыркнули от смеха. Офицер Птолемея почесал голову, как будто размышляя, не издевается ли над ним этот родосец. Соклей с опозданием сообразил, что следовало проглотить свой сарказм.
Диоклей ударил по бронзовому квадрату, и гребцы навалились на вёсла. После долгого и тревожащего момента неподвижности боевая галера продолжила патрулирование.
— Будь любезен, о наилучший, подойди ко мне на мгновение, — позвал с кормы Менедем. И Соклей подошёл, с такой же готовностью, как мальчишка к отцу на порку, и для той же цели. Но Менедем только сказал: — Лучше тебе не умничать с теми, чей корабль может нас потопить, даже и не заметив.
— Да, дорогой мой, — покорно ответил Соклей, но всё же не удержался и добавил: — Сам знаешь, я тут не один такой.
— Ты говоришь про меня? — будто не веря своим ушам спросил Менедем. Это было уж слишком.
— Да, собакой клянусь, про тебя.
Менедем потянулся и ткнул брата в бок, тот подпрыгнул и взвизгнул. Менедем рассмеялся.
— Попался! И уже второй раз. Я и сам знаю, что иногда распускаю язык. Но так или иначе, это плохая идея.
— Собакой клянусь, — повторил Соклей, на сей раз совсем другим тоном. — Ты, похоже, взрослеешь.
Брат, казалось, обиделся.
— По-твоему вежливо говорить кому-то такое?
— Некоторые сказали бы «да», — ответил Соклей. — Но с другой стороны, они уже взрослые, и мне незачем это им говорить.
На этот раз брат выглядел искренне оскорблённым, и от этого Соклею стало немного получше.
***
Проснувшись в кровати, Менедем не сразу сообразил, где он. Но храп Соклея на соседней постели, не больше чем в локте от него, напомнил ему, что они сняли комнату на двоих в гостинице неподалеку от гавани Коса. Менедем зевнул, почесался и сел. Потом опять зачесался, на этот раз посерьёзнее. Он понадеялся, что не разделял эту постель с маленькими гостями, не платящими за постой.
Сквозь маленькое окно, прикрытое ставнями с парой сломанных планок, лился солнечный свет. Менедем поднялся, воспользовался ночным горшком под кроватью. Соклей повернулся, и солнечный луч упал ему на лицо. Он вскинул руку, и этого оказалось достаточно, чтобы его разбудить.
— День добрый, — зевнув, произнёс он.
— И тебе доброго дня, — Менедем протянул горшок. — Я всё равно собирался выгонять тебя из постели, как только закончу с этим.
— Благодарю. Прости, что лишил тебя удовольствия, — Соклей воспользовался горшком, потом занёс его над окном.
— Берегись! — крикнул он, открывая ставни, и выплеснул всё содержимое на улицу. Возмущённый вопль сказал ему, что кто-то недостаточно быстро среагировал на предупреждение. Он возвратился к Менедему. — Как думаешь, у трактирщика найдётся хлеб на завтрак?
Менедем пожал плечами.
— Если нет, можем зайти в пекарню или купить что-нибудь на улице. А потом к Пиксодару.
— Жаль, он не увидит тот шёлк, что мы продали Менелаю, — сказал Соклей. — Интересно, что бы он из него сделал.
— Деньги, что же еще, — ответил Менедем. — Только с тем шёлком ему не тягаться. И никому из косских ткачей. Если такое начнёт регулярно приходить с востока, им придётся искать себе другое занятие — то, что они производят, и рядом не лежало.
— Спорить с тобой не буду. Я не поверил бы в это, если бы не видел собственными глазами, но я видел, — Менедем направился к двери. — Теперь вопрос в том, увижу ли я собственными глазами завтрак.
Когда два родосца спустились в зал, трактирщик жевал ячменный хлеб.
— Нет, завтрак не подаю, — ответил он на вопрос Соклея. — Хотя вы можете купить у меня вина.
Менедем покачал головой.
— Зачем нам вино сейчас, а еда потом? Идём, Соклей, поищем всё в одном месте.
Брат не возражал. Они вышли на улицу, а взгляд трактирщика жёг им спины.
Дом Пиксодара был всего в паре кварталов, напротив борделя, полного хорошеньких мальчиков. Раб, открывший дверь торговца шёлком, изумлённо воскликнул: «Родосцы!» Низко поклонившись, он продолжил на ломаном греческом:
— Вы не вернуться в прошлом году, хозяин думай, что-то плохое случиться.
— Нет, всё в порядке, — ответил Менедем. — В прошлом году плавали на восток, а не на запад, вот и всё. Когда направляешься к Сидону, не много смысла идти на Кос, верно?
Раб закивал:
— Да, господин, никакого нет. Вы входить. Входить оба. Мой господин, он быть рад видеть вас, — слуга отступил, пропуская их в дверь, а потом поспешил следом, крича: — Господин, господин! Родосцы пришёл!
— Неужели? — Менедем услышал голос Пиксодара. Он тоже говорил с акцентом, достаточным, чтобы всякий понял — он не был рождён эллином. — Вот так хорошая новость. Подай им вина, и к вину чего-нибудь, Ибаноллис.
— Ибаноллис, — пробормотал Соклей, фиксируя имя в памяти. — Ибаноллис, Ибаноллис.
Менедем знал, что кузен запомнит. Он полагался на память Соклея сильнее, чем готов был признаться даже себе самому. Вошёл Пиксодар — толстый, цветущего вида кариец с пышной чёрной бородой, в которой едва начали появляться седые пряди.