— Всё же мой шёлк наилучший из того, что изготавливают в областях Внутреннего моря, — произнёс он, словно напоминая себе в той же мере, что и родосцам.
— Разумеется, — примирительно произнёс Менедем.
— Нам всегда приятно иметь с тобой дело, — сказал Соклей, — вот почему мы здесь.
Пиксодар улыбнулся. И все же он беспокоился, сколько ещё удастся оставаться процветающими ему и его семье. На протяжение жизни его сыновей? Или его? Или только ещё год или два? Менедем считал, что подольше, но и он не мог знать. Не хотелось бы ему вести дела с таким риском. Пиксодару, судя по виду, тоже. Но это забота не Менедема, а вольноотпущенного раба.
Видимо, это чувство облегчения и заставило Менедема глядеть через улицу, когда они покидали дом Пиксодара.
— Знаешь что я намерен сделать сейчас? — сказал он. — Я пойду туда, в бордель мальчиков. Ты со мной?
— Нет, спасибо, — сказал Соклей. — Мне не очень нравятся мальчики.
— Как и мне обычно, — ответил Менедем. — Но сегодня вот, захотелось.
— Ну, тогда веселись. В гостинице встретимся, — сказал Соклей.
Бордель содержал толстый финикиец с кудрявой бородой.
— К твоим услугам, господин — сказал он с гортанным акцентом. — Выбирай. — Он махнул в сторону юношей в главном зале. Если бы это были женщины, они бы сейчас пряли, чтобы заработать ему больше денег. На одних мальчиках были надеты шелковые туники, как на женщинах (Менедем задался вопросом, не Пиксодар ли соткал этот шелк), другие оставались обнаженными.
Менедем указал на юношу лет пятнадцати, на чьем лице было меньше краски. — Думаю, его.
— Слушаюсь и повинуюсь, — с поклоном сказал сводник. — Садиатт, пойди с этим человеком.
Лидиец, подумал Менедем, когда мальчик поднялся на ноги.
— Пойдем со мной, — сказал мальчик скорее покорно, чем соблазняюще. В мрачной, маленькой, пропахшей потом комнате, куда он привел родосца, не было другой мебели, кроме кровати и стула с маленьким сосудом на нем. Садиатт стащил через голову хитон. Он оказался чуть более пухлым и волосатым, чем ожидал Менедем.
«Совершенны только боги, — подумал родосец, — мальчишка сойдет».
С той же покорностью Садиатт спросил:
— Чего ты хочешь?
— Ничего особенного.
— Ладно. — Вместо того, чтобы нагнуться вперед, раб взял сосуд. — Не воспользуешься ли ты оливковым маслом? Так будет... легче.
Менедем стащил хитон.
— Почему бы и нет? Давай, намажь меня.
Раб повиновался. Пальцы Садиатта оказались ловкими и умелыми.
— Теперь повернись, — сказал Менедем через некоторое время. Мальчик послушался. Не похоже было, что Садиатт получает хоть какое-то удовольствие, но с мальчиками это бывает редко. Закончив, Менедем хлопнул его по заду и дал обол.
— Держи. Не обязательно говорить о нем твоему приятелю с бородой в кудряшках.
— Благодарю тебя, благороднейший. — Раб сунул монетку в рот.
Посвистывая, Менедем вышел из борделя. Садиатт такой роскоши позволить себе не мог.
— Ну как? — спросил Соклей, когда Менедем вернулся в гостиницу.
Тот немного поразмыслил, потом пожал плечами.
— Ничего необычного.
***
— Риппапай! — выкрикивал Диоклей. — Риппапай! Риппапай! — Гребцы согнули спины, некоторые кряхтели от усилия при каждом гребке. Соклей посмотрел на материковую часть Анатолии, которая медленно скользила мимо с правого борта. Затем, осторожно, он снова посмотрел налево.
Гладкий горизонт, казалось, поднимался и опускался меньше, чем неровный. Как будто чтобы показать, насколько он одобряет это, Соклей сказал:
— Не нравится мне Икарийское море.
— И почему я не удивлен? — ухмыльнулся Менедем.
— Потому что здесь самые неспокойные воды во всем Внутреннем море?— предположил Соклей. Он сглотнул и молча велел своему желудку оставаться там, где ему положено. На данный момент, тот казалось, готов был его послушаться.
Его брат усмехнулся.
— А я всё думал, что ты сочувствуешь Икару, который упал где-то тут.
— По правде говоря, я сочувствую Икару, — ответил Соклей. — И еще больше Дедалу, который сделал сыну крылья. Что не так со стремлением к знанию, хотел бы я знать?
— Для начала людям стоило бы стремиться к здравому смыслу, — заметил Менедем.
— Правда? — вздернул бровь Соклей. — И откуда человеку узнать, что есть здравый смысл, не имея знаний? Думаю, ты мне сейчас расскажешь.
— О нет, — тряхнул головой Менедем. — Ты пытаешься втянуть меня в философский спор. Нет уж, благодарю, я не хочу в это играть.
— Даже когда сам начал? — фыркнул Соклей. — Стыд и срам. Ты напоминаешь мне человека, который затевает в таверне ссору и сбегает, как только начнется драка.
— Я бы лучше поговорил о том, куда мы направимся дальше, — сказал Менедем. — От этого зависят наши деньги.
— Ты прав, — Соклей указал на север. — Мы пойдем к Самосу, а затем, полагаю, на Хиос. Там делают прекрасное вино...
— Честно говоря, я думал пройти мимо Хиоса и отправиться прямиком на Лесбос, — сказал Менедем.
— Да? — поразился Соклей. Слова брата прозвучали как гром среди ясного неба. — Собака египетская, почему? Мы можем привезти с Хиоса ариосское вино и сделать на нем хорошие деньги. В мире нет вина лучше.
— Да, и хиосцам это прекрасно известно, — ответил Менедем. — С их ценами, нам придется задрать наши так высоко, что никто не сможет у нас купить.
— В этом смысл акатоса, — возразил Соклей. — Для сыпучих грузов мы могли бы взять крутобокий корабль и не платить всем нашим гребцам.
— На Лесбосе тоже делают хорошее вино. Не такое, как ариосское, но вполне подходящее для «Афродиты». И на Лесбосе есть еще кое-что, чего нет на Хиосе.
— И что же? — спросил Соклей. Он понятия не имел, что бы это могло быть.
— Трюфели. Они растут неподалеку от Митилены, и весной они лучше всего. Давай, скажи мне, что богатым афинянам и македонским офицерам не нужны трюфели. — Соклей не мог такого сказать, и Менедем это знал.
— Трюфели, — заинтригованно пробормотал Соклей. — Это интересно. Вынужден отдать тебе должное: я о них не подумал. Но...мне совсем не хочется тратить лишнее время на дорогу.
— Из-за Больших Дионисий? — спросил Менедем, и Соклей склонил голову. Менедем снял руку с рулевого весла, чтобы погрозить ему пальцем. — В первую очередь прибыль, о наилучший. Сначала прибыль, потом драма.
— Обычно это прекрасное правило, но Большие Дионсии — особый случай.
— Скажу тебе, что такое особый случай. Звон монет, которые афиняне выложат за трюфели и доброе вино с Лесбоса, вот что.
— Я знаю, что мы должны зарабатывать деньги, — смущенно сказал Соклей. Кalos k’agathos, настоящий эллинский благородный муж, жил за счет своей земли и свысока смотрел на торговлю. Дамонакс притворялся таким, но, насколько мог судить Соклей, его зять не брезговал деньгами от торговли, особенно когда его семья в них нуждалась. А это происходило постоянно.
— Значит, поступай так, будто тебе это нравится, — Менедема не гнушался быть торговцем — или хорошо это скрывал, возможно, даже от себя самого. — Если бы не такие как мы, все эти kaloi k’agathoi сидели бы на голом полу, почесываясь, ибо кто продал бы им все то, что делает жизнь стоящей? Никто.
— Возможность увидеть разные места отчасти примиряет меня с ремеслом торговца, — признал Соклей. — И я никогда не был в Митилене. поэтому, так и быть. Если ты так хочешь, мы туда зайдем. Знаешь, этого полиса сейчас бы не существовало, если бы афиняне не передумали во время Пелопоннесской войны.
— Афиняне только и делают, что передумывают, — неодобрительно сказал Менедем.
— Они могли бы стереть взбунтовавшийся город с лица земли, и отправили для этого трирему. Но потом передумали и послали вслед еще один корабль. Гребцы на первом корабле отлынивали — им не нравилось то, что предстояло сделать. А второй корабль спешил. Несмотря на день задержки, они добрались до места вовремя, чтобы успеть остановить резню. Митилену стоит увидеть хотя бы из-за этого.
Менедем рассмеялся.
— Если тебя интересует именно это, пусть так. А меня привлекает на Лесбос молва, — ухмыльнулся он. Диоклей хохотнул.
— Это правда, что говорят про тамошних женщин? Они правда придумали этот порок? Сколько я слышал стихов Сапфо, она об этом ничего не говорит.
— С их забавным эолийским диалектом толком и не поймешь, о чем они говорят, — ответил Менедем. — Но если ты спрашиваешь, не они ли придумали сосать мужское копье, то Аристофан считает именно так.
— Это не значит, что это правда, — сказал Соклей. — Аристофан говорит разные вещи, которые обстоят совсем не так.
Двоюродный брат проигнорировал его. Менедем редко упускал шанс процитировать комического поэта, и этот раз не стал исключением.
— «Скорей на ионийский лад уймешь ты зуд греховный! А может, приспособишь и лесбийский лад…3», — говорит он. А еще этот современный поэт, как там его... Феопомп, вот как:
«Не говоря уже о старом методе, повторенном нашими устами, который придумали дочери Лесбоса».
— Это не доказательство, всего лишь утверждение, — сказал Соклей.