Порпакс, тявкая, побежал прочь. Вернулся слуга, на сей раз с миской овсяной каши и ложкой. Соклей потряс головой.
— Нет, спасибо. Как я говорил твоему хозяину, я позавтракал, прежде чем идти к вам.
Но Онетор сказал:
— А ты всё равно попробуй, о наилучший. Она с кусочками трюфелей, чтобы ты представлял их вкус.
— В таком случае, я попробую. — Первое, что ощутил Соклей — густой, почти мясной аромат, исходящий от каши. А когда попробовал, брови сами взлетели вверх. Соклей знал, что нельзя показывать, как он впечатлён, но иногда человек просто ничего не может с собой поделать. Если скажет, что ему не понравился вкус, Онетор сразу поймёт, что он лжёт. — Это... превосходно, — наконец выдавил он, и съел кашу так быстро, как только мог.
— Рад, что тебе нравится, — сказал Онетор. — Я не хотел, чтобы ты покупал, не попробовав.
— Могу понять, почему, — слегка уныло ответил Соклей, а может, и не слегка. Он знал, что трюфели дорогие. Теперь он понимал, почему, и думал только о том, сколько Онетор за них выжмет.
— Так значит, ты заинтересован в том, чтобы везти мой товар в Афины? — спросил торговец трюфелями.
— Я точно заинтересован, — ответил Соклей. — Могу ли я это себе позволить, вот в чём вопрос.
Онетор улыбнулся — он был далеко не так мрачен, как Онесим.
— За высший сорт я беру три веса трюфелей серебром, — сказал он. — И не торгуюсь. Если хочешь трюфели, значит, столько заплатишь. Дешевле не найдёшь ни у кого в Митилене, и лучше тоже ни у кого не найдёшь.
Так сказал бы всякий торговец. Судя по тому, как часто имя Онетора упоминалось на агоре, он — ведущий торговец трюфелями в этом городе. Соклей полагал, что за каждую драхму, заплаченную за трюфели, он в Афинах выручит шесть или восемь. Но возможно, есть вариант получше.
— Тебе обязательно нужно серебро? — спросил он. — Или мы поменяем товар на товар и оба получим прибыль?
— Поглядим, — сказал Онетор. — Что у тебя есть?
— Папирус и чернила из Египта, — начал Соклей. Онетор помотал головой. Соклей продолжал: — Полагаю, это лучше пойдёт в Афинах. А ещё есть косский шёлк, ценится серебром по весу.
— Вещь прекрасная, но я в ней не заинтересован, — ответил торговец трюфелями. — Кос не так далеко отсюда, шёлк — обычный товар на Лесбосе.
— Очень хорошо, наилучший. У меня есть прекрасный пчелиный воск из Иудеи...
— Воск легко найти, — перебил Онетор. — Надо только смотреть, чтобы не надули.
— «Афродита» везёт прекрасное вино с Библоса, букет сладкий, как у ариосского, — предложил Соклей. — Это не моя выдумка. Несколько лет назад мы возили ариосское в Великую Элладу, аромат почти одинаковый.
— Даже если всё так, как ты говоришь, благороднейший, меня всё равно это не интересует, — отвечал Онетор. — В нашей семье Онесим занимается виноторговлей. Может, он заинтересовался бы этой редкостью издалека, а я нет, разве только одну чашу, попробовать. Что ещё есть на вашем акатосе?
— Расшитая льняная ткань из Месопотамии, — ответил Соклей. — Великолепные благовония с Родоса, острова роз. Настоящий бальзам из Энгеди, что в Иудее на Мёртвом море, наилучший в мире бальзам.
— Говоришь, бальзам? — нахмурился Онетор. — Что ты за него хочешь? Вот его я бы мог продавать тут, на Лесбосе.
— В Иудее за него берут двойной вес серебром, — ответил Соклей.
— Бывает, что и здесь, в Элладе, его тоже продают за двойной вес серебром, — многозначительно отметил Онетор.
— Не всегда, — также многозначительно ответил Соклей, — И если я уже заплатил два веса, а я так и сделал, то не отдам товар без прибыли. Если ты его купишь у меня, тоже не продашь по той цене, по какой купил.
— Это так, если ты заплатил столько, сколько говоришь. Но кто знает правду? — Онетор угрюмо взглянул на Соклея. — Все купцы — прирожденные обманщики.
— Уверен, что ты все об этом знаешь, так как сам этим занимаешься, — сказал Соклей. Онетор стал еще более угрюмым. Соклей вежливо ему поклонился. — Продолжим оскорблять друг друга, уважаемый, или займемся делом? Что ты предпочитаешь?
Теперь митиленец смотрел прямо в глаза.
— А ты хладнокровный покупатель, да?
— Я стараюсь сохранять хладнокровие и хочу стать покупателем, — ответил Соклей. — Будем ли мы говорить о бальзаме и трюфелях, или мы будем продолжать и дальше о том, каким вором каждый из нас считает другого?
К его удивлению, Онетор начал смеяться.
— Ты точно хладнокровный, фурии меня забери, если это не так. Хорошо, дорогой, давай поговорим о том, как обменять трюфели на бальзам, и сколько бальзама ты дашь за драхму веса моих грибов. А может и благовоний, если подумать.
Соклей не ожидал, что кто-то заинтересуется бальзамом раньше, чем они попадут в Афины. Но он хорошо представлял, сколько в лучшем случае там за него выручит. Явно меньше, чем он надеялся получить за трюфели.
Онетор его рассердил, поэтому, открывая торг, он назвал нереальную цену. Как он и рассчитывал, торговец трюфелями завопил, словно кастрируемый жеребёнок. Соклей уступил, но поскольку начал так высоко, цена получилась как раз такая, как ему нравилось.
Онетор сделал ошибку, твёрдо указав цену трюфелей в самом начале торга. Он дал понять, что не опустит её, но не мог и поднять с трёх драхм серебра за каждую драхму веса трюфелей.
Соклей был более гибок, и воспользовался этим преимуществом, торгуясь за благовония и бальзам. И наконец, они с митиленцем остановились на цене, которая обоих устроила.
— Пока мы тут беседуем, мой двоюродный брат торгуется с твоим братом, — заметил Соклей.
— Надеюсь, после сделки все пальцы Онесима останутся при нем, — сказал Онетор. — Если твой брат хоть немного похож на тебя, о наилучший, он слишком хорош для нас, бедолаг, никогда не уезжавших из родного полиса.
— Ты перехваливаешь меня, о благороднейший, — промурлыкал польщенный Соклей. — И недооцениваешь себя. Думаю, эта сделка принесет прибыль нам обоим.
— Хорошо бы. Но какое-то время я боялся, что ты выторгуешь мою шкуру и продашь ее на афинской агоре.
— А как зовут самую красивую здешнюю гетеру? За ее шкуру дадут цену получше, — сказал Соклей, и Онетор расхохотался. — Сможешь приготовить трюфели к полудню? А я бы прислал сюда моряков с благовониями и бальзамом, если тебе будет так угодно.
— Очень хорошо. А если ты собираешься настоять на трюфелях амфору-другую масла Фания, тебе понадобятся лекифы. У Калликрата, сына Каллигена, вероятно, они имеются в достаточном количестве, чтобы тебе не пришлось ждать.
Соклей задался вопросом, не платит ли этот Калликрат Онетору проценты, но быстрота имела значение.
— Я поговорю с ним. Где его гончарная?
— Неподалеку. Фаний объяснит тебе, он покупает у Калликрата амфоры.
Соклей почувствовал себя лучше. Если у Калликрата покупает родосский проксен, то, скорее всего, гончару можно доверять. Вернувшись в дом Фания, он застал там торжествующего Менедема.
— Мы повезем в Афины лесбосское вместе с библосским. Знаешь, что я сделал? Знаешь? — он был почти вне себя от радости.
— Нет, но подозреваю, что ты мне сейчас расскажешь.
— Я выторговал десять амфор библосского за тридцать его самого лучшего. Десять за тридцать! Можешь в это поверить?
— Euge! — хором воскликнули Соклей и Фаний.
— Как это ты выцарапал такую сделку из Онесима? — продолжил проксен. — Он один из самых скупых людей, что мне известны.
— Ты ему не расскажешь? — спросил Менедем.
— Клянусь Зевсом, о наилучший, — пообещал Фаний. — Это противоречит моему долгу проксена, да и Онесиму следовало бы торговать уксусом, такой он кислый.
— Согласен с тобой, — сказал Менедем. — Мы говорили о вине, и я позаботился, чтобы мы попробовали его лесбосское, прежде чем отправить в гавань раба за моими моряками и амфорой библосского. К тому времени мы уже неплохо напробоволись его вина. Он думал, что я захмелею и стану сговорчивей. Но у меня на уме было кое-что другое.
— Кажется, я знаю, что, — вставил Соклей. — Ты хитрый негодяй.
— Спасибо тебе, дорогой. — Менедем, сияя улыбкой, повернулся к Фанию. — Когда раб вернулся с моряками и библосским вином, мы распечатали амфору. И да будет вам известно, что у библосского самый чудесный букет во всем мире. Может, еще ариосское так же приятно пахнет, но больше никакое. — Он втянул носом воздух и улыбнулся, продолжив, — Когда Онетор учуял его аромат, он пришел в восторг и выглядел почти счастливым.
— Он и должен был прийти в восторг, — заметил Фаний.
— И пришел. Он просто жаждал заключить сделку, честно говоря. А когда мы попробовали библосское, то, чего я боялся, не случилось.
На лице родосского проксена отразилось недоумение, и Соклей объяснил:
— Библосское — интересное вино. Его аромат куда лучше, чем вкус. Но если Онесим сначала выпил достаточно собственного лесбосского...
— Верно, совершенно верно, — перебил его Менедем. — Когда выпьешь пару чаш вина, оно все становится на один вкус, если это не совсем ослиная моча. А библосское не настолько ужасно, просто его вкус не может сравниться с букетом. И потому, когда я отпил и принялся восхвалять его до небес, Онесим не мог понять, что я преувеличиваю.