— В целом, да. Но только если дело не касается оливкового масла. Сколько раз ему говорить, что мы не собираемся доверху нагружать им «Афродиту» и везти в Афины? Я думал, вы с дядей Филодемом объяснили ему, почему это невозможно.
— Да, мы объясняли, — ответил отец. — Но он не в состоянии рассуждать разумно в этом вопросе. И ты же понимаешь, что он должен заботиться об интересах своей семьи. Они до сих пор в долгах, а масло — это все, что у них есть на продажу. И потому... — он вздохнул и пожал плечами. — Масло-то хорошее. Я никогда не говорил, что оно плохое. Но это неподходящий груз для торговой галеры, издержки на гребцов слишком велики.
Соклей тоже вздохнул.
— Я почти жалею, что мы так хорошо справились прошлым летом. Иначе Дамонакс мог бы понять, почему мы не хотим снова в это ввязываться.
— Особенно, отправляясь в Афины, — добавил Лисистрат.
— Особенно в Афины, — согласился Соклей. — В мире нет места хуже, чтобы везти туда оливковое масло. Они бросили растить хлеб пару столетий назад, чтобы освободить место для олив. Они экспортируют масло, а не импортируют. Зевс-олимпиец, отец, на Панафинейских играх они вручают победителям амфору масла — их собственного оливкового масла.
— Мы оба это знаем... — начал отец.
— И Дамонакс знает, — перебил его Соклей. — Он же учился в Лицее раньше меня. Как он может не знать?
Лисистрат усмехнулся.
— Что ж, сын, брачные узы не всегда приносят только хорошее. Вместе с ними ты получаешь и проблемы. Семья Дамонакса, вероятно, считает нас сборищем жадных ублюдков.
Соклей склонил голову.
— Так и есть. Но есть разница — мы правы, — он знал, что ведет себя глупо. И отец знал. Они оба рассмеялись. Но это не значило, что Соклей говорил несерьезно.
***
Два солнечных дня подряд пробудили в Менедеме желание помчаться в Великую гавань, проверить, что «Афродита» полностью загружена и готова к выходу в море.
— Не следует отплывать слишком рано, — сказал его отец. — Лучше переждать пару дней, чем попасть в последний зимний шторм.
— Но все уже ставят паруса, — возразил Менедем. — Я не хочу, чтобы они нас обошли.
— Некоторые капитаны вечно торопятся выйти в море, — возразил Филодем. — И зачастую расплачиваются за это. — Менедем вскипел, и, видя его гнев, отец слегка улыбнулся и добавил, — Я иду на агору, разузнать новости. Ты должен быть здесь, когда я вернусь.
— Почему бы тебе просто не нанять педагога, чтобы он везде водил меня, так же как это было в семь лет? — едко ответил Менедем, но отец не обратил внимания. Да он этого и не ждал, но все же самодовольный вид Филодема жег, как пот, попавший в открытую рану.
Все еще злясь, Менедем пошел в кухню. Повар Сикон выслушает его жалобы или даст что-нибудь вкусное в утешение. Но Сикона там не оказалось: вероятно, он тоже ушел на агору или на рыбный рынок в гавани, поискать что-нибудь на ужин.
На слабом огне еще кипела овсяная каша. Менедем уже ел ее на завтрак, а сейчас надеялся на что-нибудь получше, например, тунца или осьминога. Не найдя ничего подобного, он наполнил миску кашей. Отец стал бы ругаться, что он ест поздним утром. «Но его здесь нет», — подумал Менедем и принялся за еду.
Незаконность действа придала пресной каше особый вкус. Вернувшись во двор, Менедем услышал звук воды, не имевший никакого отношения к дождю. Под руководством второй жены отца раб поливал в саду цветы и травы.
— Внимательнее, — сказала ему Бавкида. — Не пропусти майоран.
— Не пропущу, госпожа, — раб направил воду из большого, тяжелого кувшина — гидрии — туда, куда она показывала.
— Так-то лучше, — сказала Бавкида и склонила голову. Увидев Менедема, она улыбнулась, — Радуйся.
— Радуйся, — серьезно ответил он. — Как ты?
— Хорошо. Радуюсь солнышку.
— Да, погода прекрасная, — согласился Менедем. Пустячные разговоры и банальности... но он мог смотреть на нее. Дома она, конечно, не закрывала лицо. Не красавица, но, за исключением торчавших передних зубов, Бавкида была вполне хорошенькой — в семнадцать любая женщина кажется свежей, сияющей и спелой. За последние годы ее фигура стала намного женственнее. Она вышла за Филодема еще угловатой девочкой.
— Скоро отплываешь? — спросила Бавкида.
— Постараюсь не задержаться. Соклей торопится в Афины не меньше меня, и я его не виню. Мы выйдем в море, как только отец решит, что погода установилась.
— Надеюсь, вам будет сопутствовать удача, — Бавкида смотрела ему в лицо так же, как и он ей — обычная вежливость собеседников. Если ее взгляд и пробегал по его фигуре, а его задерживался на ее груди или сладкой округлости бедер... Если такое и происходило, то совершенно случайно, так, что, к примеру, терпеливому рабу с гидрией и сказать-то нечего.
— Благодарю, — ответил Менедем. Его взгляды были чрезвычайно осторожны. Филодем бесновался, что его сын превратил прелюбодеяния в игру. Но Менедем знал, что любовь с молодой женой отца игрой не будет, просто не может быть. Он осознал, что желает ее, вскоре после свадьбы отца, но только прошлой осенью узнал, что и она горит ответным желанием.
Они целовались всего раз и не зашли дальше этого. Чего бы еще не хотела Бавкида, она также хотела быть отцу Менедема хорошей женой. Измена с Менедемом могла вызвать не скандал, а убийство.
Не имея возможности говорить о любви, она заговорила о путешествиях:
— Афины, должно быть, прекрасны.
— Соклей знает их лучше. Это его второй дом.
Гидрия забулькала остатками воды, и раб умоляюще посмотрел на Бавкиду. Она тряхнула головой и топнула ножкой, обутой в сандалии.
— Иди, наполни ее снова, Лидий. Ты же видишь, что некоторым растениям еще нужна вода. После этих дождей цистерна должна быть полна.
— После этих дождей растениям не нужно столько воды, — возразил Лидий.
— Если не поливать, они засохнут, — резко ответила Бавкида.— А если не засохнет твой фонтан красноречия, я найду тебе занятие похуже, чем поливка сада.
Бормоча что-то себе под нос на чужом языке, раб вскинул гидрию на плечо и пошел к цистерне. В конце лета, когда цистерна уже пуста, Бавкида послала бы рабыню к колодцу в двух кварталах от дома. Менедем усмехнулся. Кто знает, когда бы она вернулась? Мужчины беседуют на рыночной площади, а женщины сплетничают у колодца.
Если на то пошло, кто знает, когда Лидий вернется от цистерны, которая находится всего лишь позади дома? Судя по тому, как раб еле переставлял ноги, он не слишком спешил вновь приступить к работе. А какой раб вообще спешит куда-либо, кроме как напиться в дни празднеств?
Менедем не собирался его торопить. Наконец-то он мог насмотреться на Бавкиду... если не делать этого слишком открыто. Они все равно не одни. Будто в подтверждение, в дом вошел Сикон с лицом чернее тучи: вероятно, поход за покупками не слишком-то удался. Он ворвался в кухню и устроил тарарам, начав готовить обед. Может, так он изливал свой гнев. А может, думал, что чем больше шума, тем более занятым будут его считать.
Еще один рабский трюк, старый как мир. Привратник тоже слонялся поблизости, а еще рабыни наверху. В доме, полном рабов, нельзя надолго остаться наедине.
Бавкида сделала полшага к Менедему и остановилась с грустной и испуганной улыбкой на лице. Она тоже знала об опасностях жизни в доме с рабами. Им еще повезло, что никто их не застукал в тот единственный раз, когда их губы соприкоснулись.
«Мы не можем»,— беззвучно прошептала она. Они повторяли это друг другу с тех пор, как выяснили, чего оба хотят.
«Знаю», — так же прошептал Менедем. И это они тоже повторяли, пытаясь убедить другого, убедить самих себя. Две прошлые весны, когда Менедем знал, что желает Бавкиду, но не знал, что его страсть взаимна, он мечтал сбежать с Родоса как можно скорее. А сейчас... Сейчас как минимум часть его хотела остаться и подождать возможности, которая, может, никогда не представится, и которой он, скорее всего, не воспользуется. Эллины считали любовь безумием, опасной страстью. Что же делать, если кого-то она вдруг постигла? На этот счет согласия не было.
Он начал шептать: «Я люблю тебя», но не смог даже этого. Всё еще ворча, вернулся Лидий с кувшином. У Бавкиды были проблемы с домашними рабами, в особенности с поваром, но сейчас ей хватило мудрости промолчать. Она лишь сказала:
— О, хорошо, ты задержался не слишком долго, — и показала, какие растения следует полить.
Когда раб нагнулся, чтобы смочить пыль вокруг них, Бавкида метнула на Менедема еще один обожающий взгляд, а Менедем в ответ смог лишь склонить голову. Из всех чужих жен Родоса он влюбился именно в эту...
Уже долгое время он пытался убедить себя, что это не так. Жизнь была бы намного проще и безопасней. Но мы имеем то, что имеем, а не то, что хотим иметь.
Второй кувшин опустел. Лидий с немой мольбой посмотрел на Бавкиду. Сад почти весь уже полит. Она поняла, о чем он думает.
— Иди, принеси еще воды, чтобы закончить, — сказала она.
— О, боги! — Лидий умоляюще повернулся к Менедему. — Молодой господин...
Менедем тряхнул головой.