Дверь со скрипом открылась. Раб заговорил с Дамонаксом, слишком тихо, чтобы Соклей мог расслышать. Впрочем, не требовалось штудировать логику, чтобы по реплике Дамонакса догадаться, о чём:
— Явился? Отлично. Я как раз уже несколько дней собираюсь с ним потолковать.
Муж Эринны вошёл во двор. Привлекательный мужчина выше среднего роста, хоть и ниже Соклея. Но в отличие от брата жены, Дамонакс держался с достоинством человека, знающего себе цену. Он носил хитон из тонкой, мягкой белой шерсти, а на указательном пальце правой руки поблескивало на солнце золотое кольцо. Соклей усмехнулся. Зять и выглядел, и вёл себя как обеспеченный человек, для которого богатство — нечто само собой разумеющееся. Но Соклей-то знал, чья семья на самом деле богаче.
— Радуйся, — приветствовал его Дамонакс, демонстрируя в улыбке зубы. Он прилагал большие усилия, чтобы сохранить их белизну. — Как твои дела?
— Благодарю, хорошо, — протянул ему руку Соклей. — А ты как?
— Лучше некуда, — Дамонакс крепко, по-мужски пожал ему руку. Он, как и Соклей, обучался в Лицее. И, как у Соклея, сильный аттический акцент сдобрял его дорический говор родосца. — Как тебе твой племянник?
— Очевидно, о наилучший, — начал Соклей, оглянувшись на Полидора, уснувшего на руках Горгии, — силу и красоту он возьмёт у божественного Ахиллеса, разум — у находчивого Одиссея.
Эринна бросила на брата острый взгляд. Она умела распознавать иронию. Дамонакс не умел или же умел не всегда. Он с довольным видом склонил голову и произнёс:
— Да, я тоже так думаю, — он огляделся. — А тебе не предложили вина? Ни оливок, ни фиг на закуску? Что такое в этом доме творится?
Не желая создавать проблемы сестре или рабам Дамонакса, Соклей поспешно ответил:
— Я так увлёкся, восхищаясь твоим сыном и беседуя с Эринной, что даже и не заметил.
— Это очень любезно с твоей стороны, но всё же есть правила, — возразил Дамонакс. — Идём со мной в андрон, мы примем тебя как следует.
Соклей предпочёл бы продолжить болтать с Эринной, которую нежно любил, а не идти вслед за зятем. Он догадывался, о чём хочет поговорить Дамонакс, и ничего хорошего от беседы не ждал. Но нельзя же просто так отказаться, не нарушив канонов вежливости. Подавляя вздох, он ответил:
— Веди, и я последую за тобой.
Он прошёл за Дамонаксом в мужские покои. Как и в большинстве домов, они размещались наверху, над комнатами первого этажа. Не успел он сесть на скамью, как тот раб, что впустил Дамонакса в дом, принёс хлеб и оливки.
Дамонакс и Соклей плеснули понемногу вина на пол, в жертву Дионису. Отхлебнув, Соклей вздёрнул бровь.
— Дорогой мой, оно разбавлено не больше, чем один к одному! Слишком крепко даже для симпосия, а с утра... Хочешь, чтобы твоим рабам пришлось нести меня домой? Что скажут люди?
— От одной чаши ты не станешь буянить и гоняться за женщинами по улицам, как сатир, — отмахнулся Дамонакс.
«Ты про Менедема?» — вертелось на кончике языка у Соклея, но он этого не сказал. У него гораздо больше причин быть верным двоюродному брату, чем зятю. Он осторожно отпил из чаши — глубокой посудины в спартанском стиле, а не изящного килика с двумя ручками, куда столько не помещается.
— Прекрасное вино, — признал он. — Откуда оно?
Дамонакс издал смущённый смешок.
— Боюсь, это просто местное, выдержанное.
На Родосе делали хорошее вино и даже поставляли его в другие регионы. Но никто и никогда не спутает самое лучшее родосское с вином с Хиоса, Лесбоса или Тассоса. Если Дамонакс подает родосское вино, значит, благосостояние его семьи ухудшилось. То, что он подает хорошее родосское, означает, что ухудшение не зашло слишком далеко, либо у него хороший вкус, которому нужно меньше потворствовать в эти дни.
Соклей съел оливку, сплюнул косточку на пол андрона и сказал:
— Тоже вкусные.
— Рад, что тебе нравятся, дорогой, — ответил Дамонакс. — Они с нашей семейной фермы.
«Вот чума, — подумал Соклей. — Я сам дал ему повод».
Но Дамонакс не пошёл напролом, как солдат в осаждённый город. Он ещё раз очаровательно улыбнулся и сказал:
— Ты когда-нибудь бывал на ферме?
— Я? О нет, наилучший, никогда.
— Тебе непременно нужно побывать. Будет полезно узнать, что и на земле есть жизнь, не только в суетливом полисе. Наша ферма в западной части острова, между Ялиссосом и Камейросом, неподалеку от Долины бабочек.
— Да? — навострил уши Соклей. — Я хотел бы увидеть ее когда-нибудь.
Сельская жизнь интересовала его крайне мало. Хорошо это или плохо, но, как истинный горожанин, Соклей был убежден, что сойдет с ума, месяцами и годами наблюдая одни и те же лица и ведя с ними одни и те же разговоры, когда новости просачиваются с огромным опозданием, если вообще доходят. Но интересный природный феномен — другое дело.
Дамонакс улыбнулся и склонил голову.
— Это потрясающее зрелище. Мириады и мириады бабочек наполняют долину в летний зной. Они укрывают камни, особенно те, что у водопада, будто ковер, который персы стелят на пол.
— Лето... — вздохнул Соклей. — Это мореходный сезон, меня, скорее всего, не будет на Родосе.
— Они не исчезают до самых осенних дождей, к этому времени ты обычно уже дома, — сказал Дамонакс. — Почему бы тебе не приехать ко мне, когда вернешься из Афин? Как раз наступит время сбора оливок. Масло первого урожая — самое лучшее, и если обмакнуть в него ячменный хлеб, когда оно только вышло из-под пресса...— он снова сладострастно улыбнулся.
— Ты меня искушаешь.
— Я этого и хотел. Приглашение в силе. Когда увидишь масло, выжатое из оливок, попробуешь его еще до того, как оно попадет в амфоры...До этого момента ты просто не знаешь, что такое настоящее масло. Может, родосское вино не самое лучшее, но масло — самое, клянусь богами. А наше — лучшее на острове.
«Вот мы и перешли к сути», — печально подумал Соклей. — Никто и не говорил, что это не так, о великолепнейший, — сказал он вслух. Зять бросил на него хмурый взгляд, как сделал бы любой образованный человек. Сократ любил использовать это обращение, когда хотел быть саркастичным, «о, великолепнейший» означало нечто вроде «великолепнейший дурень».
— Твоя семья ведет себя совершенно неразумно, отказываясь брать на «Афродиту» мое масло в этом году, — продолжил Дамонакс.
Соклей не любил ссор. Особенно он не любил ссориться с людьми, с которыми связан семейными узами. Но он так же не любил проблем в торговле, и торговля стояла на первом месте.
Вздохнув, он сказал:
— Мы уже говорили об этом, и не один раз, и ты можешь сколько угодно поить меня крепким вином, но все равно не соблазнишь.
— Если бы ты только рассудил разумно... — сказал Дамонакс.
— Нет, — тряхнул головой Соклей. — Боюсь, это ты рассуждаешь неразумно, а не я, мой отец, дядя или двоюродный брат. Известно ли тебе, куда акатос направляется этой весной?
— В Афины, конечно.
— Верно, — кивнул Соклей. — И, коли ты там учился так же, как и я, ты слышал поговорку «Возить сов в Афины», не так ли? — он подождал. Когда Дамонакс не ответил, голос Соклея стал резче. — Слышал?
— Ну... да, — наконец ответил Дамонакс.
— И знаешь, что это значит, не правда ли?
Зять покраснел от злости:
— Не играй со мной в эти игры. Ты не Сократ, клянусь египетской собакой!
— Хорошо, мой дорогой. Хорошо. Если хочешь, я тебе объясню на пальцах, — Соклей яростно выдохнул. — «Возить сов в Афины» означает поместить что-то туда, где это совсем не нужно. Афины не нуждаются в совах, они и так штампуют их на своих монетах. И Афинам не нужно привозное оливковое масло, так как Аттика и так производит его больше, чем любой другой регион Эллады. Афины закупают зерно для того, чтобы выращивать больше оливок. И ты это тоже знаешь. Знаешь, но не хочешь подумать об этом. Какой же ты любитель мудрости после этого?
— Моей семье нужно серебро, которое приносит масло, — сказал Дамонакс. — Это очень хорошее масло, как тебе известно.
— Мне также известно, что я не смогу продать его в Афинах, как бы хорошо это масло ни было. У них полно своего собственного, — ответил Соклей. — И, к тому же, это неподходящий груз для торговой галеры, слишком мало прибыли, даже если удастся его продать, — он поднял руку. — И не говори мне о последнем сезоне. Да, мы заработали денег, но могли заработать гораздо больше, вези мы другие грузы, которые не поместились из-за твоих огромных амфор с маслом.
— И что мне теперь делать? — потребовал ответа Дамонакс.
— То, о чем мы тебе толкуем все это время: погрузи его на крутобокий корабль, где команда маленькая и расходы низкие. Продай его там, где выращивают не так много оливок — на Косе, Хиосе или в городах на фракийском побережье, где из-за более холодной погоды урожай не всегда вызревает.
Зять выпятил нижнюю губу и надулся.
— Семейные узы для тебя ничего не значат.
— Напротив, — тряхнул головой Соклей. — Прежде всего я предан своему отцу, затем дяде Филодему и Менедему. Если единственный способ помочь тебе означает навредить им, а также и себе самому, как бы ты посоветовал мне поступить?