— Ну ладно, — собравшись с силами сказал Соклей, как будто и не хотел оставаться. — Возможно, и не уйду, если будешь разумно себя вести.
— Я буду, господин, буду, очень разумно, — ответил ему сыродел. Он очень старался. Соклею было почти стыдно с ним торговаться, он словно обкрадывал беспомощного ребёнка.
Соклей понимал, что мог бы заставить китносца опустить цену ниже той, что он дал в итоге. Но делать этого ему не хотелось. Он утешался тем, что даже если купит сыр чуть дороже, всё равно получит на нём хорошую прибыль
Ещё один продавец через два прилавка торговал острым рассыпчатым овечьим сыром, и за столь же небольшие деньги. И снова Соклей мог бы торговаться жёстче. Он знал, что Менедем выжал бы из этих людей каждый обол, и презирал бы за глупость, что не понимают, как хорош их товар.
Со многими купцами, и даже с большинством, Соклей торговался так яростно, как только мог. Афиняне и финикийцы, продавец трюфелей в Митилене — все дрались за себя, как и он. Но эти люди... Они казались трогательно благодарными за то, что он даёт хоть сколько-то серебра за их сыры.
— Совы, — почти благоговейно прошептал продавец рассыпчатого сыра, когда Соклей расплатился. — Ну разве они не прекрасны? Представляешь, мы тут в основном меняемся друг с другом товарами. Теперь у меня есть пара сов, и, кто знает, возможно, я даже смогу поплыть в Аттику — он даже не мечтал об Афинах, наверное, для него это было слишком — и... и куплю что-нибудь.
— На то деньги и существуют, — согласился с ним Соклей.
— И вправду...
Китносцу, похоже, эта идея была внове. Даже карийский фермер в сотне стадий от самого крошечного городка не столь далёк от торговли, как этот эллин, живущий всего в одном дне пути от Афин, где бьется сердце всего цивилизованного мира.
Сдержав вздохи, Соклей двинулся через агору. Ему оставалось лишь выбирать лучшее из лучшего. Один продавец дал ему попробовать жёлтый сыр, от вкуса которого родосец поднял брови.
— Пожалуй, я в жизни не пробовал ничего подобного, — заметил он.
— Я не удивлён, чужестранец, — со сдержанной гордостью ответил китносец — никто здесь и не выказывал ничего большего. — Он сделан из коровьего молока.
— Неужто? — удивился Соклей, и сыродел склонил голову.
— Как... необычно.
Немногие эллины, особенно южнее Беотии, чье имя ассоциируется со скотом, держали коров. Куда более распространены овцы и козы, поскольку ценились за шерсть в той же мере, как и за молоко.
— Тебе понравилось? — спросил местный.
— Неплохо, — отозвался Соклей. При всём сочувствии к китносцам, он постарался говорить без лишнего энтузиазма. Что хочешь за голову?
Он не удивился, когда сыродел назвал цену выше, чем у всех остальных. Другой причиной того, что в этой части Эллады коров так мало — для них требуется больше корма на то же количество молока. Несмотря на это, цену за такой экзотический сыр китносец просил совсем не высокую. С ним Соклей торговался немного жёстче, чем с прочими, но совсем чуть-чуть, и вскоре они с торговцем ударили по рукам, заключая сделку.
— Очень я тебе благодарен, — сказал китносец. — Кое-кто из соседей считает меня глупцом потому, что держу корову, но теперь я им докажу, что это не так.
— Докажешь, — самому Соклею такая мелкая сделка вряд ли вскружила бы голову, но ведь он родосец, торговавший по всему Внутреннему морю.
Для китносца, чьё само долгое путешествие — прогулка от фермы до этого маленького городка, вряд ли заслуживавшего название полиса, пара драхм могут стать причиной триумфа.
Моряки с «Афродиты» помогли Соклею перенести купленный сыр на акатос. Среди них был Телеф. Бросив косой взгляд на Соклея, он сказал:
— Тебе лучше поскорее вести нас на Родос, а не то проедим всю прибыль.
Остальные гребцы засмеялись. Соклей — нет. Он Телефа знал лучше, чем хотелось бы.
— Клянусь египетской собакой, если хоть крошка сыра пропадёт до тех пор, как мы вернёмся домой, будете добираться до Родоса вплавь, — рявкнул он. — Вы меня поняли?
— Тише, молодой господин, — ответил один из других гребцов. — Это просто шутка была.
Телеф улыбнулся, но только оскалив зубы.
— Так и есть, — согласился он. — Ничего с ним не сделается.
— Хорошо, если так, — ответил ему Соклей. — Потому что я не шучу.
И до самой пристани вся компания хранила подавленное молчание. Даже гребцы лодки с «Афродиты», отвозившие их на акатос вместе с сырами, это отметили.
— Кто-то выпустил газы кому-то в лицо? — поинтересовался один из гребцов, пока лодка скользила к торговой галере.
— Можно и так сказать, Москхион, — ответил Телеф. — Да, можно так и сказат.
Он опять с едва заметной ухмылкой взглянул на Соклея.
Тот ответил суровым взглядом.
— Если нам внезапно понадобится новый гребец, полагаю, мы легко найдём его даже в этом богом забытом месте, — произнёс он.
Москхион, казалось, испугался. Он сказал:
— Я никого бы не бросил в этой жалкой дыре.
— Если у нас на борту появится вор, я его брошу где угодно, — заметил Соклей. Москхион замолк и принялся усердно грести. Годом раньше он плавал в Иудею вместе с Соклеем. Он никак не мог забыть золотое кольцо, что Телеф там украл у местного. Но никем не доказано и никто даже не говорил, что Телеф воровал на борту корабля. Одного обвинения хватило бы, чтобы он не поплыл на «Афродите» этой весной.
И теперь он больше не ухмылялся. Он смотрел на море и на акатос, и ни слова не говорил. Без сомнения, это было лучшее, что он мог сделать. Если он разозлит Соклея ещё чуть-чуть, то вылетит из этой лодки прямо в воду. А Соклей даже не знал, умеет ли Телеф плавать. Он сейчас был слишком зол, чтобы об этом беспокоиться.
Они подошли к борту «Афродиты», и гребцы из лодки принялись передавать головки сыра на торговую галеру.
— Вот, мы их уложим в кожаные мешки, — сказал Менедем. — Их осталось много после Афин, и они защитят сыры от солёной воды и паразитов, — он ухмыльнулся. — От всех паразитов, что не ходят на двух ногах.
На борту несколько моряков засмеялись. Но в лодке — никто. Телеф вроде бы и собирался, но раздумал, даже без хмурых взглядов Соклея. Когда весь сыр переправили на «Афродиту», моряки и Соклей тоже поднялись на борт.
Его брат, подождав, пока остальные разошлись и никто их больше не слышал, спросил:
— Что с тобой, дорогой? У тебя такой вид, будто гвоздь собрался перекусить пополам, а ведь ты вернулся с грузом хорошего сыра.
— Сыр отличный. Сыр, на самом деле, даже лучше, чем я ожидал, — отозвался Соклей, всё ещё вне себя от гнева. — А вот этот мерзавец Телеф... — Он пустился рассказывать всю историю и закончил словами: — Лучше бы этот тип вообще никогда не поднимался на борт «Афродиты».
— Что поделаешь, если он сейчас не выдаст себя и не украдёт что-нибудь, нам придётся терпеть его до самого Родоса, — отозвался Менедем. — А уж если на следующий год он опять попросится идти с нами, скажем, чтобы отправлялся к воронам.
— Клянусь египетской собакой, так и скажу, — согласился Соклей. — Жаль, что этой весной не сказал. Даже если он не делает никаких пакостей, он как будто бы собирается. И приходится постоянно за ним приглядывать.
— Ну, тогда с ним покончено, — сказал Менедем. — Мы ему заплатим, когда вернёмся домой, и на этом всё. Когда явится следующей весной работу искать, скажем, чтобы нагибался и...
— Я понял, спасибо, — поспешил перебить Соклей.
— Хорошо. Значит, решено.
Менедему нравилось, когда всё в порядке. Нравилось так, что он временами видел порядок и там, где его нет. Впрочем, сейчас Соклей был вполне солидарен с братом. Менедем спросил:
— У нас на Китносе еще остались дела?
— Не думаю, что на Китносе можно сделать что-нибудь еще, — сказал Соклей.
— Хм! Нечего удивительного, ты прав. Я-то знаю, что не хочу их воды, еще помню, какая она противная и солоноватая, с тех пор как пару лет назад мы останавливались здесь с Полемеем, — Менедем обернулся к Диоклею. — Все поднялись на борт и готовы грести?
— Все на месте, капитан, — отвечал начальник гребцов. — Несколько парней ещё мучаются головной болью от переизбытка вина, но, пожалуй, и они способны грести.
— Пропотеть им будет полезно, — сказал Менедем с уверенностью человека, не испытывающего похмелья. — Так давайте отчаливать. Не думаю, что мы засветло дойдём до Пароса, но до Сироса вполне можем.
— Что ж, звучит правдоподобно, — согласился с ним Диоклей. Обернувшись, он принялся кричать на гребцов, и те поспешили занять места у вёсел и тросов, что опускали парус.
— Риппапай! — задал темп Диоклей. — Риппапай! Риппапай!
Матросы принялись грести, и «Афродита» двинулась прочь из гавани.
Соклей был рад уйти. Для Менедема каждое плавание, каждый новый остров и город были новыми приключениями. А Соклей любил путешествия за то новое, что мог узнать, а на Китносе изучать почти нечего. И чем больше он видел чужих земель (даже Афины, кто мог представить такое?), тем больше ему нравился Родос. Родос — их дом, и они направлялись к нему.