Ее мачта была сложена, но он видел, что все три скамьи были заполнены людьми с носа до кормы.
— Ну и ладно, — сказал Менедем. — Когда-нибудь я бы хотел выйти в море на тригемолии и показать им всем. По-моему, справедливое желание, ведь без меня ее бы не существовало.
Офицер, командовавший «Дикайосиной» был достаточно богат, чтобы позволить себе охотиться на пиратов, не думая о хлебе насущном. В этом Соклей мог понять чувства своего брата. Не стой перед ними необходимость зарабатывать на жизнь, Менедем бы командовал тригемолией, а сам Соклей завершил бы учебу в Лицее.
«Я тот, кто я есть, — думал он, — и добьюсь как можно большего. Но все-таки — кем бы я стал и чего достиг, если бы мог остаться»?
Офицер в красном плаще двигался по палубе триремы по направлению к носу. Он сложил ладони рупором у рта, и его крик пронесся над синей, подсвеченной солнцем водой:
— Эй, там, на палубе! Что вы за корабль?
— Мы «Афродита» с Родоса, направляемся домой, — прокричал в ответ Соклей.
— Значит, «Афродита»? Доложите, к какому торговому дому вы принадлежите и куда направлялись изначально.
— Мы из дома Филодема и Лисистрата, — ответил Соклей, подумав, что Родос невелик и все друг друга знают. — Мы плавали в Афины и теперь возвращаемся оттуда. Вы ведь знаете, что Деметрий, сын Антигона, выбил гарнизоны Деметрия Фалерского и Кассандра из Афин?
— Да, мы об этом слыхали, — ответил офицер. Его корабль подошел вплотную к «Афродите» и Соклей сумел разглядеть название «Исхий», начертанное над одним из глаз на носу судна. «Сила» — хорошее название для военной галеры.
Родосский офицер наклонился с более высокого борта триремы в сторону торговой галеры.
— У вас не так много груза на борту. Что везете?
— Мы везем мед с горы Гиметт и сыр с Китноса, — ответил ему Соклей. — А в основном, у нас тут богатый урожай афинских сов.
— Их вы, конечно, обменяете на родосскую монету, — сказал офицер.
— Разумеется, — согласился Соклей, надеясь, что ему не придется этого делать.
Платить два процента пошлины за обмен денег, которые могли бы прямиком пойти в сундуки дома Филодема и Лисистрата!
— Спокойного вам возвращения на Родос, — сказал человек с «Исхия». Соклей махнул в знак благодарности, надеясь, что трирема уже уплывает. Но офицер добавил:
— Я справлюсь у таможенников, доплыли ли вы благополучно.
Он махнул своему келевсту, и галера начала движение. Когда она заскользила прочь, в нос Соклею ударила вонь от гребцов, трудившихся в закрытом пространстве ниже палубы. Но угроза в словах офицера вывела его из себя еще больше.
Этот человек был вежлив, но дал понять, что справится об «Афродите», когда вернется из патрулирования. А это означает, что Соклею придется обменять деньги или большую их часть либо получить немало хлопот от родосских властей. Два процента от всех денег — и гораздо большая часть прибыли — уплывали из их рук.
— Подойди-ка сюда, дорогой, — позвал Менедем.
Голос его звучал вежливо, но Соклея было не обмануть. Его брат оставил ему решение денежных вопросов, но и сам не был невеждой в этих делах. Он зарабатывал на жизнь торговлей и знал, что пошлина на обмен денег сделает с их прибылью.
— А что я должен был ему сказать? — спросил Соклей, поднявшись на кормовую платформу. — Он же видел, что мы не везем вино, масло, статуи или рабов. Он бы и так догадался, что мы везем серебро.
— Эти проклятые менялы хуже стервятников, — проворчал Менедем. — Сидят за своими столами и щелкают счетами, а глаза холоднее зимы. Наверняка у них и души-то ни у кого не осталось. А если мы не будем следить за ними, как коршуны, то они постараются украсть у нас не два процента, а больше.
— Я прослежу за ними, — пообещал Соклей. — Я их штучки знаю и не допущу ни поддельных гирь, ни придавливания весов, ни прочих фокусов.
— Лучше, чем ничего, — сказал Менедем, но его тон явно показывал, что этого недостаточно. Он не стал, вопреки своему обыкновению, огрызаться на Соклея, но был явно недоволен. Соклей и сам был расстроен, и Менедем не стал его ругать, а продолжил:
— Спрячь столько серебра, сколько сможешь. Лучше заплатим два процента с части, чем со всего.
— Я уже об этом думал, — сказал Соклей.
— Хорошо, а то я был не уверен. Иногда ты... слишком честен.
— Я честен с нашими покупателями, особенно с постоянными, — сказал Соклей. — По мне, так лучше вести дело. — Честность была в целом в его натуре, но Соклей не стал приводить это как довод, опасаясь насмешек Менедема. Он добавил: — Тот, кто сообщает властям, сколько у него в точности серебра, просто глупец.
— Хорошо, если ты так думаешь, — ответил Менедем. — Мы его заработали. А эти бездельники только все промотают.
Соклей кивнул и, согнувшись, полез под платформу. На акатосе не так много мест, где можно что-то спрятать, но если взяться за дело умеючи...
11
Даже если бы Филодем практиковался перед зеркалом, ему бы не удалось выглядеть более недовольным.
— Пустая трата серебра, — ворчал он, — как будто бы так называемое правительство этого полиса сможет применить его во благо. Было бы куда лучше, если бы мы оставили его себе.
— Да, отец, — смиренно согласился Менедем. Он знал, что отец будет возмущен пошлиной на обмен денег. — Но нам не пришлось отдавать два процента от всего: большую часть серебра удалось спрятать.
— Замечательно! — отозвался Филодем, не скрывая сарказма. — Вам ничего не следовало отдавать.
— Так выпал жребий, — сказал Менедем, — На «Исхие» нас предупредили о проверке. Все было бы хуже, если бы он проследил и обнаружил, что мы не заплатили ни обола.
— Фурии его побери! — огрызнулся его отец. — А кто был этот любитель совать свой длинный нос в чужие дела? Ты его узнал?
— Нет, не узнал, — покачал головой Менедем. Филодем поднял глаза к небу, словно бы вопрошая богов, за что те даровали ему слепого сына. Менедема это задело, но он продолжил: — Прости, отец. Возможно, узнал Соклей.
— Возможно. На это, по крайней мере, я могу надеяться: твой двоюродный брат не такой слепец.
Это было уже куда больнее. Ничто не причиняло такой боли, как похвалы Филодема Соклею. Менедем знал, что брат обладал некоторыми достоинствами, которых ему самому не хватало. Но чего отец как будто не видел, так это того, что и у самого Менедема были достоинства, которых не хватало уже Соклею. Брат признавал это. Однако не за одобрение Соклея бился Менедем с самого детства... Бился и почти ни разу не побеждал.
Отец вдруг резко сменил тему:
— Что ты думаешь о Деметрии, сыне Антигона? Насколько он опасен?
— Если дело касается врагов — очень опасен, — ответил Менедем, — Можно вспомнить, как пару лет назад он по приказу отца заставил Птолемея снять осаду с Галикарнаса.
— Галикарнас... — пробормотал Филодем.
Менедем знал наверняка, что сейчас отец думает о его злоключениях там, а не об успехах Деметрия.
— А восстановил ли он демократию в Афинах, верно ли то, что мы слышали? — спросил Филодем.
— Восстановил, да, и не то, чтобы афиняне понимали, что теперь с этим делать...
И Менедем рассказал обо всех тех нелепых почестях, которые Собрание воздавало Деметрию и Антигону.
— То есть, это все-таки правда? — уточнил Филодем, — Не просто слухи?
— Клянусь собакой, отец, это правда, — ответил Менедем, — Я был на собрании вместе с родосским проксеном и слышал постановления.
— Отвратительно. Позорно, — бушевал Филодем. — Я слышал кое-что из этого и посчитал лживыми байками, придуманными, чтобы очернить афинян и Деметрия за то, что он принял то, чего не заслуживает. Похоже, никто из них не ведает стыда.
— Хотел бы я, чтобы это были просто слухи, — сказал Менедем. — Думаю, что афиняне застали Деметрия врасплох и вскружили ему голову. Можно было прямо видеть, как он думает: «Да я, похоже, великолепен!»
— Он молод... ведь он примерно твоего возраста, не так ли?
Отец так это сказал, будто никому в этом возрасте не позволено и шагу шагнуть без сопровождения педагога, не говоря уж о чем-то важном вроде командования торговой галерой или захвата полиса.
Менедем хотел съязвить в ответ, но он ведь сам сказал, что лизоблюдство афинян вскружило Деметрию голову. Филодему не пришлось ни говорить, ни даже намекать на это. «Я делаю за отца его работу», — с горечью подумал Менедем и сказал:
— Он будет весьма грозным, этот Деметрий. Вообще-то, он уже такой. Он застал людей Кассандра врасплох и забрал у них крепость так ловко, что лучше и желать нельзя.
— И что, по-твоему, он захватит следующим? — поинтересовался Филодем.
— Пойдет на восток от Афин. Ему придется. Сейчас самые опасные враги Антигона это Птолемей и Селевк, один в Египте, другой в Месопотамии. Но куда пошлет Деметрия Антигон... Что ж, кроме Одноглазого этого не знает никто.
— Я ставлю на Селевка, — выпятил подбородок Филодем. — Он выскочка среди македонских маршалов. У Кассандра, Лисимаха, Птолемея и Антигона есть собственные владения. А Селевк все пытается притащить лишнее ложе на симпосий в андроне. Антигон постарается помешать ему.