Простой и квадратный, одна комната за другой, он не был выстроен вокруг внутреннего двора, как прочие приличные дома в городе. Мрак от этого усиливался — свет шел в комнаты только сквозь небольшие окна, полузакрытые ставнями. Соклей недоумевал, чего ради жить в таком неудобном месте, если в этом нет особой необходимости.
— Радуйся, о благороднейший! — Дамонакс был как всегда красив и разодет. — Рад видеть тебя.
Он протянул руку.
Соклей пожал ее. Хватка Дамонакса выдавала, что он сдерживает силу. Соклей надеялся, что его пожатие говорило о том, что его не интересуют такие пустяки.
— Как твой сын? — спросил он. — Как моя сестра? — такой вопрос он задать мог, в то время как расспросы о жене Дамонакса показались бы грубостью.
— У них все очень хорошо, благодарю тебя, — ответил зять. — Полидор кажется очень здоровым мальчиком, хвала богам за это. — Дамонакс не был особенно набожным — Соклей тоже, поэтому его это не волновало — но говорил с видом человека, желающего подстраховаться. Соклей не мог его в этом винить, поскольку многие дети не доживали до взрослого возраста.
Вопль, донесшийся из соседней комнаты, дал понять, что очень здоровый мальчик недоволен тем, что там происходит.
— Как ты смог привыкнуть к вечному шуму, который производят дети? — с искренним интересом спросил Соклей.
— Поначалу, когда он так часто плакал, было трудно, — ответил Дамонакс. — Но сейчас его мать или рабыня заботятся о том, чтобы он не сильно меня беспокоил.
Это показалось Соклею несправедливым по отношению к Эринне. Но с другой стороны, если забота о детях не женская работа, то что же тогда? Соклей забормотал себе под нос, разрываясь между привязанностью к сестре и представлениями о том, как устроена жизнь.
— И как ты нашел Афины? — спросил Дамонакс.
— О, надо плыть на северо-запад от мыса Сунион, и окажешься прямо там, — любезно сообщил Соклей. Зять вытаращил на него глаза, потом неприлично хрюкнул. Соклей продолжил: — Если серьезно, могло бы быть и получше. Ты слышал, что Деметрий, сын Антигона, прогнал Деметрия Фалерского?
— Да, конечно. И что он восстановил старую демократическую конституцию афинян и стер с лица земли крепость в Мунихии. Выглядит многообещающе.
— Полагаю, что да. Но ты слышал, как афиняне расплатились с ним за это освобождение? — спросил Соклей. Дамонакс покачал головой, и Соклей рассказал ему, как и Менедем своему отцу, а, закончив, добавил: — Вот, теперь ты понимаешь.
— О... — сказал Дамонакс, а потом, словно осознав, что этого недостаточно, продолжал: — О, дорогой, я... я надеялся на лучший исход для Афин. — Если это не было проявлением философской сдержанности, то Соклей никогда о такой не слыхал. — А в Лицее ты побывал? — спросил Дамонакс.
— Да. — Соклей понадеялся, что односложный ответ удержит Дамонакса от дальнейших расспросов, но не тут-то было.
— И как там старина Теофраст?
— Похоже, он не слишком изменился, — честно ответил Соклей. — Теофраст меня вспомнил, — гордо добавил он.
— Хорошо. Хорошо. — Дамонакс вроде бы дружески положил руку на плечо шурина. — А как он отнесся к тому, что ты... занялся торговлей?
«К воронам тебя, дорогой мой, — подумал Соклей, стряхивая руку. — Если бы я не занимался торговлей, если бы моя семья не имела с этого хороший доход, ты бы не смог воспользоваться приданым Эринны и деньгами, которые мы в прошлом году выручили за твое масло, чтобы заплатить долги за эту землю. Но ты так говоришь, будто я держу бордель с хорошенькими мальчиками».
Соклей вовремя остановился, чтобы не высказать все это вслух. Он не хотел ссориться с Дамонаксом (хотя ему пришлось напомнить себе об этом), не только чтобы не портить свое посещение, но и не желая усложнить жизнь Эринны. И потому он просто улыбнулся и ответил:
— Он сказал, что понимает, мне нужно помогать содержать семью, — и с некоторым злорадством положил руку на плечо Дамонакса, будто в знак того, что зять — часть семьи, которую Соклей содержал.
— М-м-м... да, — Улыбка Дамонакса застыла. Зять понял намек, и он ему не понравился, как и рассчитывал Соклей. Дамонакс поспешно сменил тему:
— Пойдем, я покажу твою комнату.
Это протеста не вызвало. Соклей склонил голову и последовал за своим зятем. Комнатка оказалась маленькая и тесная, в ней едва помещалась кровать. Но в ней было окно, выходившее на южную сторону, отчего комната казалась светлее, чем прочие в доме. Сквозь окно Соклей мог видеть оливковые деревья в саду. Узкие зеленые листья с одного из ближайших деревьев, видимо, даже задувало в комнату, когда ветер был с юга.
— Очень славно, о, наилучший. Благодарю тебя.
И снова Соклей припомнил, что не хотел ссориться с Дамонаксом. А он мог бы — если бы не боялся, что их столкновение выйдет боком сестре. После этого он пытался быть осторожнее.
Его зять тоже взял передышку и заметно успокоился прежде, чем отвечать:
— Если хочешь, можешь здесь отдохнуть перед ужином, я велю рабу тебя разбудить, если сам не проснешься.
Теперь улыбка Соклея стала широкой и искренней.
— Я, во имя собаки, с удовольствием воспользуюсь твоим предложением. Одно из неудобств жизни на корабле — там никак не получится вздремнуть после обеда. Привыкаешь, конечно, со временем, но мне нравится, когда есть такая возможность.
— Тогда оставляю тебя, — Дамонакс выскользнул из комнаты, закрыв за собой дверь. Соклей воспользовался горшком, стоявшим под кроватью, затем лег. Тюфяк был более тонкий и комковатый, чем дома, но все же намного мягче, чем палуба «Афродиты».
Путешествия научили его засыпать где угодно. Он задремал почти сразу, как закрыл глаза.
Очнулся Соклей, только когда кто-то постучал в дверь и сказал на ломаном греческом:
— Ужин готов, о благороднейший.
Стук продолжался, пока Соклей не сказал:
— Я проснулся, сейчас приду.
Он потер сонные глаза и провел пальцами по волосам и бороде. Ему нипочем не сравниться в элегантности с Дамонаксом, так что не стоит и слишком усердно стараться.
Поскольку Соклей приходился Эринне братом, она с сыном ужинала вместе с мужчинами.
— Как я рад видеть тебя, — сказал ей Соклей. — И боги мои, как же вырос Полидор. — Племянник вознаградил его широкой улыбкой, обнажившей верхние и нижние зубы.
— Он хороший мальчик, — улыбнулась Эринна. Она выглядела уставшей. Хотя рабыни Дамонакса помогали растить Полидора, матери все равно доставалось много работы, и это сказывалось на ней.
— А вот и ситос, — сказал Дамонакс, когда раб внес белоснежные ячменные булки и оливковое масло, и гордо добавил: — Все это выращено здесь.
— Очень хорошо, — ответил Соклей. Попробовав еще теплые булки, он воскликнул: — М-м-м! Великолепно!
— Я рад, что тебе нравится масло, — в голосе Дамонкса звучал легкий упрек.
— Дорогой мой, я никогда не говорил, что оно мне не нравится. Я говорил только, что «Афродита» не предназначена для его перевозки, а Афины — не подходящее место для его продажи.
— Давайте наслаждаться ужином, а не препираться, — вступилась Эринна, и ее муж и брат склонили головы.
На опсон подали сыр и оливки, тоже с фермы. Соклей задался вопросом, не весь ли это опсон, который он увидит сегодня. Так получится деревенский ужин — если честно, более деревенский, чем хотелось бы. Но вскоре раб принес окорок на глиняном блюде, по иронии судьбы украшенном рыбами — более привычным опсоном.
Дамонакс исполнил обязанности хозяина ножом размером почти с меч гоплита. Он отрезал щедрый кусок рядом с торчавшей из мяса костью и положил Соклею.
— Свинью тоже вырастили здесь, — сообщил Дамонакс, — и закоптили на наших собственных дровах.
— Очень вкусно, — сказал Соклей, попробовав кусочек. — Вы едите здесь мясо так же часто, как в городе рыбу?
— Не совсем, — ответил Дамонакс одновременно с Эринной, которая сказала «Нет».
Муж хмуро посмотрел на нее. Она покраснела и отвела глаза. Дамонакс хотел произвести на Соклея впечатление, а она все испортила. Это твоя вина, а не ее, подумал Соклей. Она просто сказала правду.
Вино было весьма посредственное, но Соклей все равно похвалил его и спросил:
— Оно тоже с фермы?
— Конечно, — ответил Дамонакс. Как Соклей и рассчитывал, вопрос поднял зятю настроение. — Я даже сам давил виноград.
Если бы что-то подобное сказал Менедем, Соклей пошутил бы, что вино отдает его ногами, но зять такого не понимал, и Соклей сдержался. Как бы не бесил его Менедем, брат, несомненно, мог посмеяться над собой. В отличие от Дамонакса.
— Так ты хочешь завтра посетить Долину бабочек? — спросил Дамонакс.
— Если это удобно. Я слышал о ней еще в детстве, но не имел возможности увидеть.
— Значит, мы туда отправимся. Это вполне удобно, я же говорил тебе, что покажу ее, если ты к нам приедешь. Ты вернулся из Афин чуть раньше, чем я ожидал, и поэтому, уверен, бабочки еще будут.
— Замечательно, — Соклей изобразил зевок в знак того, что устал и не слишком настроен болтать. — Жду с нетерпением.
Дамонакс склонил голову. В глазах Эринны что-то блеснуло. Сестра знала Соклея слишком хорошо, чтобы понять, что он совершенно не устал, но не выдала его. Когда Дамонакс вышел приказать рабам нести лампы, Соклей улыбнулся, и Эринна улыбнулась в ответ.