Но боги дают лишь то, что предопределено, а не то, что хочется смертным.
Когда солнце село, «Дикайосина» заскользила обратно к Родосу. Менедем продолжал оглядываться через плечо в сторону изрезанного берега, надеясь увидеть гемолию, возможно, выкрашенную в цвет морской или небесно-голубой, чтобы ее было труднее заметить во время охоты.
Но видел лишь золотые пески, плавно поднимающиеся к неровным, поросшим лесом холмам: идеальные места для пиратского укрытия.
Но потом, всего в паре сотен стадий от Родоса, впередсмотрящий крикнул: «Корабль!» Менедем отпустил рулевое весло и махнул Филократу, чтобы тот прибавил темп, и начальник гребцов махнул в ответ. Барабан забил чаще, и свирельщик подхватил ритм. Гребцы справлялись блестяще. Они целый день провели на веслах, уводя «Дикайосину» все дальше от Родоса.
Менедем никогда не подгонял так гребцов торговой галеры, разве только если пираты шли по пятам. Но они прибавляли ударов под командованием Филократа. Менедем оскалил зубы в жестокой ухмылке. На сей раз по пятам идут не пираты. Это он их преследовал — или надеялся, что так.
Другой корабль точно вел себя как пират. Когда их команда заметила тригемолию, они не остановились, не стали дожидаться допроса. Вместо этого, так быстро, как только могли, понеслись на север, к карийскому берегу. За кормой тянулся длинный кремовый пенный след. Гемолия, с двумя рядами весел. Быстрый корабль, но «Дикайосина» быстрее.
Менедем украдкой бросил встревоженный взгляд на солнце. Оно быстро спускалось к морю, которое приглушит его свет. Взгляд капитана опять метнулся к быстро бегущей гемолии. Хватит ли ему света, чтобы закончить погоню? Менедем не знал, но намеревался выяснить.
Как и прежде, он отдал приказ морякам на носу стрелять в несущийся впереди корабль. Он был пока еще недосягаем, но Менедему хотелось готовности. Филократ ухмыльнулся и склонил голову в знак одобрения.
— Мы уже догоняем! — крикнул келевст, подбодряя усердных гребцов, которые не могли наблюдать за погоней. — Не сдавайтесь! Держитесь! Мы можем поймать их прежде, чем доберутся до берега.
Если бы «Дикайосина» это смогла, если бы удалось протаранить их или зайти сбоку, зацепить и подняться к ним на борт, то пиратам долго не протянуть. Менедем наблюдал за гемолией, которую догоняла их боевая галера. Капитан пиратов тоже выставил лучников на корме, а потом они начали пререкаться. Менедем догадывался, почему.
Ведь гемолия — быстрейшая из галер во Внутреннем море... после разве что тригемолии. Капитан и команда не ожидали, что их превзойдут, и, наверное, теперь винили в этом друг друга.
Но карийский берег приближался с каждым взмахом весел, а «Дикайосина» шла ненамного быстрее своей добычи. Подойти ближе настолько, чтобы стрелы попали в цель, занимало больше времени, чем ожидал Менедем. А потом гребцы-пираты пошли на безумный рывок, от которого у них разорвались бы сердца, продлись он подольше.
Гребцы тригемолии не отставали, но корабль поменьше уже скользнул на берег. Люди бросились удирать с него — одни голые, но с оружием, а другие пестро одетые и сверкающие от золота, несомненно краденого. Несколько человек остались при гемолии и стреляли в «Дикайосину». Большинство, тем не менее, без оглядки бежало к ближайшей роще.
— Мы высаживаемся и догоняем их, капитан? — спросил Филократ.
Менедем опять посмотрел на солнце. Красный сплющенный шар повис низко над горизонтом. С сожалением родосец покачал головой.
— Нет. Никакого смысла нам шариться в темноте. Мы сожжем корабль и пойдем домой.
С ним никто не стал спорить. Гемиолия вспыхнула так же, как и пентеконтор чуть раньше.
— Это было достойное патрулирование, — произнес Филократ. — Да, достойное, и по-моему, будет правильно, если ты сможешь править «Дикайосиной» когда пожелаешь.
Оба его помощника улыбнулись и склонили головы.
— Благодарю вас, — ответил Менедем. Эти слова и близко не выражали его радость, но ничего лучше не приходило в голову. И он снова их повторил: — Благодарю вас, друзья.
***
Соклей ходил в гимнасий скорее из чувства долга, чем ради удовольствия. Он не стыдился сбрасывать одежду и упражняться. Пусть его тело не из тех, с которых скульптор изваяет Зевса или Ареса, но он не позволял себе становиться рыхлым и толстым.
Иногда, разглядывая свою угловатую фигуру, он задавался вопросом, а может ли он вообще растолстеть, даже если постарается, но проверять не хотел. Как большинство эллинов, Соклей полагал, что никто не должен так распускаться.
И потому он старательно упражнялся. Побегал на скорость, поднимая босыми ногами тучи пыли. Менедем где-то отсутствовал, и Соклею хотя бы не приходилось глотать пыль из-под ног брата. Побросал копья в полотняную мишень, натянутую поверх стога сена. Кряхтя от усилий, пострелял из лука, который едва мог натянуть. Он был вполне сносным — даже лучше, чем сносным — лучником, и это не раз помогало в плаваниях на «Афродите».
Посыпав намасленное тело песком, Соклей отправился бороться со своими согражданами. Здесь он почти получал удовольствие, так как мог справиться с большинством из них.
Чтобы стать одним из лучших борцов, ему недоставало быстроты реакции, но он использовал преимущество длинных рук и ног, и был сильнее, чем казался с виду — из-за худобы и высокого роста его мышцы выглядели не такими рельефными, как у более коренастых мужчин, — и он все время изобретал какие-то новые захваты или вариации старых. В борьбе Соклей использовал голову, а не только руки и спину.
В то утро он победил соперника по имени Буланакс, сын Дамагора, своего ровесника. Выплюнув изо рта землю, Буланакс сказал:
— Я вообще не понял, как это произошло. Покажи мне, что ты сделал.
— Конечно, — Соклею нравилось учить других. — Когда ты напал на меня, я уклонился и перебросил тебя через бедро. Сделай так еще раз, медленно, и я покажу захват.
— Ладно. — Буланакс повиновался, и Соклей провел бросок в два раза медленнее. — Ага, понял, — склонил голову и улыбнулся Буланакс.
Его тело могло бы послужить моделью для молодого Зевса. И он был красив, достаточно красив, чтобы в юности быть таким же популярным, как Менедем. Похоже, он не обиделся из-за поражения, как некоторые из тех, кого побеждал Соклей.
— Ну и удивлю я следующего своего соперника, клянусь собакой. Ты сам это придумал?
— Честно говоря, да, сам, — ответил Соклей. По эллинским меркам он был скромен, но не настолько, чтобы не признавать свои заслуги.
— Молодец, — хлопнул в ладоши Буланакс. — А почему ты так редко бываешь в гимнасии?
— Большую часть весны и лета я провел в Афинах.
— Понятно, — как Соклей и надеялся, Буланакс посчитал, что Соклей там учился, а не торговал. Сам Буланакс жил на доход от своей земли, как хотел бы Дамонакс.
— Так значит, ты был там, когда сын Антигона прогнал Деметрия Фалерского?
— Да, был, — подтвердил Соклей.
— Что ты о нем думаешь?
— Он, без сомнения, грозен, — ответил Соклей. — Но и обаятелен. Я с ним встречался.
— Правда? — глаза Буланакса расширились. — Погоди. А ты не сын Филодема, торговца?
«Ну вот, — подумал Соклей. — Теперь он не поверит, что я учился в Афинах», но честно ответил:
— Филодем — мой дядя. Я сын Лисистрата, его младшего брата.
— Верно. Это Менедем сын Филодема, — голос Буланакса прозвучал резко. Неужели он всё ещё считает Менедема соперником, как в юности, когда они оба были популярны? Наверное, да, судя по металлу, прозвучавшему в его голосе при вопросе: — И как поживает твой двоюродный брат?
— Весьма неплохо, спасибо, — ответил Соклей, предпочитая не замечать резкого тона собеседника. — Он недавно вернулся из патрулирования, где командовал тригемолией «Дикайосина», гонял пиратов, сжег два пиратских корабля. Когда он привел свою тригемолию обратно на Родос, адмирал Евдем повел его в таверну.
Они с Менедемом нередко вздорили друг с другом, но против остальных всегда выступали единым фронтом.
— Сжёг два пиратских корабля? — широко раскрыл глаза от удивления Буланакс. — Вот это да! Отличная работа. Туда им и дорога.
Ни один родосец не сказал бы дурного слова о человеке, сражающемся с пиратами, даже о недруге.
— Именно Менедем придумал строить тригемолии, — добавил Соклей, вертя в руках нож. — Их быстрота нанесла пиратам ощутимый урон в этих водах.
— Ну и хорошо, — произнес Буланакс и замешкался, а потом продолжил: — надеюсь, ты извинишь меня, о наилучший, но я вспомнил, что опаздываю на встречу. Хорошего дня и прощай!
С этими словами он поспешил уйти.
Соклей заподозрил, что встречу Буланакс выдумал нарочно, не желая больше слушать о подвигах Менедема. Разговор о торговле трюфелями, вином или пурпурной краской в Афинах его бы не впечатлил, подобные темы он считал вульгарными.
А вот изобретение новых военных галер и поджог пиратских кораблей — дело, полезное для полиса и достойное занятие для любого родосца. Буланакс не мог презирать Менедема, как бы ему ни хотелось.