Не найдя нового соперника для борцовского поединка — окружающие мужчины сильно уступали ему в росте — Соклей вернулся на поле для метания копья и сделал ещё несколько бросков. Затем он натёрся свежим оливковым маслом и соскреб его со своей потной, покрытой песком кожи изогнутым бронзовым скребком-стригилем. Надев хитон, он покинул гимнасий.
Агора располагалась неподалеку. Она меньше афинской, и не так известна, но для Соклея она олицетворяла родной дом. Мальчиком он нередко приходил сюда с отцом или педагогом. Здесь родосцы собирались поговорить и обсудить текущие события, а также, разумеется, для покупки, продажи и обмена, в том числе, с иноземными торговцами.
Несмотря на то, что сезон мореплавания уже заканчивался, Соклей услышал несколько диалектов: дорический — с Родоса, ионический — с его характерными грубоватыми придыханиями, афинский — в котором слово «язык» произносилось как «глотта» вместо «глосса», а «море» — «талатта» вместо «таласса»; старомодный киприотский; шепелявый эолический, а также македонский, который вообще мало напоминал греческий.
Финикийцы приправили греческий язык своим грубым гортанным говором. Чванливые кельтские наемники придали ему музыкальность, а ликийцы — гнусавость.
Карийцы и лидийцы сделали все, чтобы побить эллинов на их поле. Соклей с интересом смотрел на италийца в тоге — наверное, это самнит или даже римлянин с севера полуострова. Соклей не любил римлян. Во время последнего плавания на запад три года назад римская трирема едва не потопила «Афродиту».
Он прогуливался по рыночной площади, в основном, слушая и наблюдая. Иногда останавливался осмотреть товар, обменяться сплетнями или потратить обол на горсть нута, жаренного в оливковом масле. У многих на устах было имя Деметрия, сына Антигона. Этот энергичный молодой человек сумел занять место своего отца в умах людей, впечатлив их атакой на Афины.
«Что Деметрий предпримет дальше?» — слышал повсюду Соклей.
Этот вопрос он слышал так часто, что, в конце концов, лишившись терпения, произнес:
— Деметрий будет действовать по указке Антигона. Он — правая рука Антигона, его брат Филипп — левая, но сердце и голова всему — Антигон.
— А откуда ты столько об этом знаешь, о великолепнейший? — ощерился последний вопросивший «Что Деметрий предпримет дальше?» — продавец раскрашенных глиняных фигурок.
— Оттуда, что я вернулся из Афин меньше месяца назад, и слышал, как Деметрий выступал на Собрании, как он всегда ставил все свои свершения в заслуги отцу. Оттуда, что мы с моим двоюродным братом ужинали с ним и продали ему трюфели и вино. И оттуда, что Антигон — влиятельный маршал уже тридцать лет, со времен Филипа Македонского, и не исчезнет бесследно, как пух одуванчика.
Человек за соседним прилавком рассмеялся.
— Полагаю, он объяснил тебе, Лапеид.
— Ха! — воскликнул непоколебимый Лапеид. — Антигон уже старый, как Зевс.
— И хитрый как Зевс, — заметил Соклей. — Забудем о Деметрии. Вам нужен такой враг, как Антигон? Хотите, чтобы Антигон стал врагом Родоса? Я знаю, что нет.
— Лучше пусть он, чем Деметрий, — упрямо заявил Лапеид.
Соклей подивился, как некоторые люди могут быть такими слепцами, и как вообще Родос при этом умудрился выжить. Ему в голову пришел единственный ответ — в других полисах хватает своих дураков, и это уравнивает шансы.
Это умозаключение его слегка успокоило.
— Вы что, не видите? — почти умоляюще спросил он. — Не может быть Деметрия без Антигона, поскольку Деметрий делает только то, что велит ему отец.
— Люди говорят, он перепортил много красивых женщин, — ответил Лапеид.
Он что, пытался сменить тему? Или в самом деле считал это достойным возражением? Соклей не был уверен, но подозревал худшее.
— Лучшее, что может случиться с Родосом, это если оба, Антигон и Деметрий, забудут о нем, — Соклей намеренно использовал двойственное число, чтобы соединить их, но Лапеид не заметил эту тонкость. Продавец фигурок лишь упрямо выпятил подбородок:
— Я их не боюсь.
— Ты, несомненно, вернувшийся к нам быстроногий Ахиллес, — сказал Соклей. Приняв сарказм за комплимент, Лапеид приосанился. Соклей вздохнул. Этого он и боялся.
12
Бавкида, кружась, вплыла во внутренний дворик. Подол ее длинного хитона на миг взлетел, обнажив изящные щиколотки. Менедем украдкой залюбовался ею, хотя понимал, что красуется она для его отца, а не для него.
— Ну, как я? — взволнованно спросила она.
Менедем против своей воли одобрительно склонил голову. К счастью, глаза Филодема были прикованы к Бавкиде. Пожилой человек так же склонил голову.
— Ты великолепна, дорогая — ответил он. На сей раз мнения отца и сына полностью совпадали.
Бавкида захлопала в ладоши от восторга. Золото засверкало на ее пальцах, запястьях, ушах. Одно из колец украшал большой темно-зеленый изумруд, который Филодем приобрел для себя – для нее, если точнее, – после того, как Менедем купил много прекрасных драгоценных камней у капитана торгового корабля из Александрии.
— Я собираюсь в город — взвизгнула Бавкида. Хлопнула в ладоши, – я собираюсь выйти в город, не закрывая лицо! Я даже собираюсь выйти из города, не закрывая лицо!
Филодем что-то пробормотал, но у него хватило ума не делать этого слишком уж явно. Шествие в храм Геры в восьми-десяти стадиях к югу от городской стены, за кладбищем, было праздником, которого женщины Родоса с нетерпением ожидали каждый год. В это время они могли почувствовать вкус свободной и открытой жизни, которой были лишены большую часть времени.
Облака плыли по небосводу. Заходящее солнце подкрашивало их розовым цветом.
— Надеюсь, дождя не будет — воскликнула Бавкида. – Это было бы ужасно!
Филодем и Менедем лукаво переглянулись. Каждый из них прекрасно предчувствовал погоду.
— Думаю, тебе не стоит беспокоиться об этом, дорогая, — сказал Филодем, и Менедем склонил голову.
— В этих облаках нет дождя. Тот ливень, что прошел накануне, прибил пыль, а других можно не ожидать до наступления сезона дождей.
— О, замечательно — улыбка Бавкиды обнажила ее выступающие передние зубы, но и показала, насколько она счастлива. — Если два мореплавателя говорят мне, что дождя не будет, значит, так тому и быть. Но если дождь все-таки пойдет, виноват в этом будешь ты. Будь уверен, — обратилась она к Филодему.
— Ну конечно. Люди вечно вменяют мне в вину, если что-то идет не так, — ответил отец Менедема. — Даже дождь на моей совести.
Бавкида показала ему язык. Он же замахнулся, будто собираясь шлепнуть ее ниже спины. Оба рассмеялись. Даже персидский палач не мог бы придумать ничего более мучительного для Менедема, чем их заигрывания.
Филодем продолжил:
— Держись поближе к жене Лисистрата и другим нашим соседкам. Ты же знаешь, как ведут себя юные бездельники, когда женщины выходят в город одни.
Он слегка нахмурился, глядя на Менедема. В ночи религиозных шествий и праздников случались скандалы. Множество комедий обыгрывали сюжет вокруг того, кто кого встретил или кто кого соблазнил в такие ночи.
И Менедему случалось во время празднеств украсть поцелуй-другой, а раз или два даже больше, чем просто поцелуи. Но он только улыбнулся отцу. Филодем может беспокоиться о нем и о какой угодно другой женщине, но ни в коем случае он не должен думать о нем и Бавкиде
— Я буду осторожна, — пообещала Бавкида. — А теперь я лучше пойду, а то опоздаю. Она помахала Филодему, а потом, как бы спохватившись, Менедему, и поспешила к двери.
Менедем и его отец остались во дворе одни. Они отвернулись друг от друга, оба, казалось, чувствовали себя неловко из-за того, что остались наедине. Менедем склонил голову набок и слушал, как Бавкида и другие женщины приветствуют друг друга. В их голосах звучало предвкушение. Они сами участвуют в празднестве (без сопровождения мужчин), делают что-то особенное, что-то, что они считали замечательным.
— А что ты будешь делать, пока женщины празднуют? — вдруг спросил Филодем, поворачиваясь к Менедему. — Пойдешь в город и попытаешься схватить какую-нибудь красотку и утащить ее куда-нибудь в темноту, когда она будет возвращаться домой?
— А ты так делал, отец, когда был моложе? Есть у тебя любимое место рядом с маршрутом процессии, где ты ждал и надеялся, что какая-нибудь красотка пройдет мимо? — спросил Менедем
— Речь не обо мне, — сказал отец слишком поспешно, но тут же спохватился — Я никогда не навлекал скандал на семью, и тебе тоже лучше этого не делать. А теперь ответь на мой вопрос. Что ты собираешься делать сегодня вечером?
— Я? Собирался пойти к дяде Лисистрату, чтобы сыграть с Соклеем пару партий в «диаграммисмос». Он только что купил новую игровую доску и фигуры. — Менедем улыбнулся. — Теперь мы можем играть с собаками, даже если не будем охотиться на зайцев.
— Тьфу! Ты и твоя глупость, — Филодем склонил голову. — Ну, тогда вперед. Это неплохой способ провести время. И если вы поставите немного денег на то, кто сколько собак возьмет, то не захотите слишком напиваться, боясь играть глупо и потерять серебро.