Чудовище замотало головой. Волосы у него были светлые, с желтоватым отливом.
— Так у нас с вами никакого разговора не получится. Давайте хотя бы познакомимся для начала. Меня Вадимом зовут, а вас?
— Женя, — секунду подумав, Женя протянуло ему свою руку. — Странное у вас имя, Вадим…
— Нормальное русское. И кто вам сказал, что нет такого слова — «русские»? Хотя я знаю, кто. В школе учили, потом в институте, да?
Женя молча улыбнулось. «С ним надо вести себя дружелюбно, — подумало оно, — тогда, возможно, все обойдется… и соглашаться, какой бы бред оно ни несло…»
— У всех одно и то же, — пожаловалось чудовище. — Никто даже не пытается поставить под сомнение то, что вам вкладывают в головы с самого детства. Я сначала недоумевал — как же так? А потом понял. Если с пеленок уничтожать само понятие личности, стирать грань между «он» и «она», лишать людей исторической памяти, делать всех одинаково безликими — то и сомневаться никто ни в чем не станет.
— Вы правы, Вадим, — поддакнуло Женя. Чудовище скривилось, как будто проглотило что-то несвежее.
— Вы говорите так, потому что меня боитесь. И черт меня возьми, Женя, если бы вы боялись меня, как мужчину, я бы это понял! Но вы во мне даже мужчину не видите, вот что самое обидное!
— Не надо так говорить, — попросило Женя. — Это такие слова… опасные. За них предусмотрена административная ответственность. Я юрист, я знаю.
Чудовище махнуло огромной рукой.
— Женя, Женя! Что может быть опасного в словах «мужчина» и «женщина»? Кроме того, что какие-то ублюдки в правительстве под давлением еще больших ублюдков в общественных организациях объявили их вне закона?
— С юридической точки зрения, Вадим, — Женя говорило терпеливо, словно объясняло урок маленькому несмышленому ребенку, — эти слова несут в себе эмоциональную нагрузку, подчеркивающую сексуальное неравноправие граждан. А у нас все граждане равны перед законом, это основной принцип Конституции. Разве в Китае не так?
Чудовище издало странный хрюкающий звук.
— К счастью, не так. В Азии люди вообще оказались поумнее, чем на Западе. Сначала Штаты, потом Европа, ну, а Россия, как всегда, компенсировала свое отставание завидным энтузиазмом. Нет, Женя, представьте, в Китае люди по-прежнему делят друг друга на мужчин и женщин. И если я вижу, что по улице идет толстяк, то я не говорю — вон идет горизонтально ориентированный индивидуум. А если я вижу слепого на улице, то мне и в голову не придет назвать его инакозрячим. И наркомана там назовут торчком или нарколыгой, но никак не пользователем нетрадиционных лекарственных средств. А главное, Женя, — никто не говорит о себе в среднем роде. Я мужчина, и это классно. Я — не «оно», Женя, не какое-то безликое серое существо. Я — это я, Вадим Юрьевич Лодейников, и про меня следует говорить «он». Третье лицо единственное число. А про вас, милая Женя, нужно говорить — «она», потому что вы девушка, и к тому же чертовски симпатичная девушка.
Женя дернулась, как от удара. Ей и вправду показалось, что чудовище хлестнуло ее по лицу своей широкой ладонью, хотя оно и не думало двигаться — так же стояло у книжной полки и улыбалось своей дурацкой белозубой улыбкой.
— Так нельзя говорить, Вадим! Это лукизм! Все люди равны, и предпочитать более привлекательное менее привлекательному — запрещено! Конечно, если вы хотите меня обидеть…
Голос Жени прервался. Чудовище смотрело на нее, слегка склонив голову, и в его глазах было что-то такое, от чего странно замирало сердце.
— Как же тебе мозги-то запудрили, сволочи! Ты очень красивая, Женя, поверь мне. У тебя волосы такие… шелковистые. И глаза зеленые, как у колдуньи. И губы… они же у тебя от природы такие, у вас ведь косметические операции запрещены?
Щеки у Жени вдруг стали мокрыми. Слезы. В самый неподходящий момент.
— Нет, не запрещены… Только те, что для улучшения внешности…
— Ага, значит, уродовать себя можно. Очень гуманно.
— Мне… мне советовали… нос… и губы… я не захотело… испугалось…
— Не захотела, — поправило чудовище мягко. — Испугалась. Ну и правильно сделала, умничка.
Оно приблизилось плавным, трудноуловимым движением. Женя не успело отшатнуться — рука чудовища оказалась совсем рядом, пальцы легко дотронулись до волос.
— Не бойся, девочка, — в голосе чудовища слышалась печаль, — страшнее того, что с вами сделали, ничего не бывает…
Рука у него была теплая и неожиданно нежная. Совсем непохожая на вялую, слабую руку Вали, прикосновения которой иногда наводили Женю на мысль о медузах и водорослях.