Теперь вспомните, если хотите, что рассказывал мне Борщевски об огромных чуждых существах, томящихся в заточении под дном моря — злых «богах», управляющих погодой и морскими созданиями — и объясните мне то, что я видел, прежде чем меня смыло со старой «Русалки».
Я видел фонтан, Джонни, но не нефтяной! Такого я не видел за всю свою жизнь и надеюсь, что не увижу больше никогда! Вместо того, чтобы рвануться к небесам сплошной черной колонной, он пульсировал, выбрасывая короткие сильные струи примерно через каждые пять секунд. Нефтью и не пахло, Джонни! Боже, это была не нефть! Клянусь, я не был пьян, или не настолько пьян, чтобы путать цвета.
Старый Борщевски оказался прав: один из великих богов спал глубоко под дном океана, и наш бур попал прямо в него!
Каким бы он ни был, его кровь оказалась очень похожей на нашу — сильная, густая и красная. Только представьте, какое мощное сердце гнало по венам эту кровь, если она фонтаном ударила через скважину! Подумайте, какой чудовищный гигант лежит под каменным дном! Но откуда нам было знать об этом? Разве мы могли предполагать, что с самого начала все приборы работали правильно, а странные повторяющиеся всплески были ни чем иным, как биением сердца подводного гиганта?
Я надеюсь, что теперь вы не станете возражать против моего увольнения.
Глава 10
Из записных книжек де Мариньи
Раннее утро оказалось очень насыщенным. К этому времени мы с Титусом Кроу закончили читать удивительный документ Джордана. Профессор Писли снял, наконец, свое пальто и принял очень деловой вид. Он нацепил очки с маленькими стеклышками, закатал рукава рубашки и разложил на столе несколько папок, тетрадей и деловые бумаги, которые извлек из своего портфеля. Он объяснил нам, что уже перевалил через пик усталости, и, поскольку смог выспаться в самолете, решил приспособиться к другому часовому поясу. Правда, он рассчитывал «немного подремать» в «мерседесе» по дороге в Лондон. Сон в дороге, заверил он нас, полностью восстановит его силы.
«Лондон, Британский музей» — нас и этот нормальный мир казалось разделяли световые годы. И тем не менее, заря сквозь занавешенные окна протянула свои бледные пальцы, коснувшись далекой столицы, и новый день вступал в свои права. Я и Кроу очень устали, но ощущение благополучия, вызванного близостью камней-звезд, наполняло нас новыми силами.
Все произошло, когда я отправился на камбуз, чтобы приготовить бекон и яйца для первого завтрака. Я находился в коротком коридоре между спальней и камбузом, когда наш плавучий дом неожиданно накренился. В спальне послышался звон падающих стаканов, грохот падающих книг и удивленный вопрос Кроу:
— Эй, что там такое?…
Я открыл окно камбуза и выглянул наружу. Солнце едва показалось над зубчатой линией деревьев и крыш. Дул слабый ветерок, но река была белой от тумана.
Мысленно повторяя фразу Титуса Кроу, я удивился:
— Что там такое?
Может, какой-то сумасшедший пронесся по реке на мощной моторной лодке? Вряд ли. Я не слышал шума мотора. Пожалуй, только океанский лайнер мог создать волну, наподобие этой! Едва эти мысли пронеслись в моей голове, как «Морской бродяга» снова накренился, на этот раз градусов на двадцать. Я поймал себя на мысли о письме Джордана.
— Де Мариньи! — услышал я крик Титуса Кроу сквозь открытое окно. — Анри! — Послышался шум шагов. — Возьмите свой проклятый пистолет! — В голосе его звучали беспокойство, неестественное напряжение и… страх!
— Нет, нет! — раздался крик профессора, в то время как судно вновь накренилось и закачалось. — Это не поможет, Кроу. Серебряные пули бесполезны против этой твари!
— Какой твари?
Я кинулся — из камбуза, через коридор и спальню, а оттуда на палубу. Мои недавние собеседники уже были там, с вытянутыми и побелевшими лицами. Когда судно перестало раскачиваться, я присоединился к ним.
— В чем дело, Титус? Что неладно?
— Там в воде что-то есть, Анри. Что-то большое! Оно только что бросилось на судно, потом остановилось в пятидесяти футах и снова погрузилось в воду. Я думаю, это морской шогготх — еще одна тварь из моих снов.
— Да, это морской шогготх, — выдохнул Писли. — Одна из подводных тварей. Она приплыла из глубин Джилл-хо как я полагаю. Но она не может причинить нам вреда… — профессор старался говорить уверенно, однако я услышал дрожь в его приглушенном голосе.
Над рекой по-прежнему висел густой туман, его молочные клочья и струи доходили почти до уровня палубы, и мы стояли словно на плоту. Я услышал, как потревоженная вода ударила в корпус корабля, но ничего не смог рассмотреть. Мой пульс стучал учащенно, волосы на затылке встали дыбом.
— Я возьму пистолет, — объявил я. Мне надоело просто так стоять и ждать.
Только я отвернулся от поручней, Писли схватил меня за руку.
— Это глупо, де Мариньи, — взорвался он. — Пистолеты, чем бы они ни были заряжены, бесполезны против этих тварей!
— Но где же она? — я попытался рассмотреть чудовище.
И словно в ответ на мой вопрос, вся в радужных брызгах, черная сияющая колонна из чего-то, похожего на грязь или смолу, покрытую осколками многоцветного стекла, поднялась из клубящегося над рекой тумана. Выскочив, как пробка, из воды, огромная — восьми футов шириной, и не меньше двадцати высотой — тварь нависла над «Морским бродягой»… и на нас уставились множество глаз ужасной твари!
От существа исходила невыносимая вонь! Нет способа выразить словами невероятный запах, исходящий от него. На память мне снова пришли строки из Альхазреда: «По запаху вы узнаете их» — теперь я понял, что имел в виду сумасшедший араб! Это был запах зла. Дважды, за последние несколько часов, я столкнулся с ним, и вряд ли я смог бы вынести это еще раз! Слава Богу, что этот глубоководный кошмар вынырнул с подветренной стороны, и легкий ветерок относил благоухание чудовища к противоположному берегу реки…
А еще у шогготха были рты… Множество ртов, но я увидел их только мельком, когда тварь резко качнулась в сторону судна. Потом я бросился вниз за пистолетом Канта. Что бы там ни говорил Писли, я не хочу встречаться с такими чудовищами без оружия! Лучше иметь малоподходящее оружие, чем не иметь никакого. В панике я совсем забыл, что мы вовсе не безоружны и обладаем самой лучшей из возможных защит!
Пистолет мне найти не удалось. Куда я его дел?
Судно снова качнулось, значительно сильнее, и я выбрался по ступенькам на палубу с пустыми руками. Здесь моему взгляду предстала следующая, в чем-то даже забавная картина: уцепившись одной рукой за поручни, Писли вытянул другую в сторону шогготха, сжимая пальцами камень-звезду. Он что-то то ли пел, то ли кричал, обращаясь к чудовищу. А тварь тем временем медленно отступала, готовясь к новой атаке на мой плавучий дом. Мое внимание разделилось между профессором и нелепым телом твари, торчащим из тумана. Писли проворно распевал:
— Прочь, слизь морей! Уходи в свое темное подводное логово. Я приказываю тебе властью Старших Богов. Прочь, и оставь нас в покое!
Его голос звучал уверенно. Тощий старик казался высоким и сильным, и это придавало словам заклятья почти физически ощущаемую мощь.
Пока Писли не начал своих магических манипуляций, утреннюю тишину реки нарушал лишь шум взбаламучиваемой чудовищем воды. Но теперь…
Немыслимая тварь неожиданно завопила, очевидно от ярости. Ее голос оказался очень высоким, похожим на едва различимый тонкий писк, но по мере того, как профессор снова и снова повторял слова заклятья, писк сменился низким утробным рыком такой силы, что я невольно заскрежетал зубами и зажал пальцами уши. Никогда в жизни я не слышал такой какофонии всевозможных звуков, и молюсь, чтобы подобное больше не повторилось!
Чудовище вопило — в основном на высоких тонах, наподобие свистка паровой машины. А потом свист сменился совершенно невоспроизводимыми на бумаге хлопающими вздохами вроде тех, которые издают рептилии и большие лягушки. Тварь еще дважды попыталась пробить невидимый барьер, но тщетно. Затем она повернулась, погрузилась в воду и поплыла, поднимая волну, среди быстро рассеивающегося тумана в сторону Лондона.
Наступила благословенная тишина. Только небольшие волны разбивались о корпус судна, и еще слышалось наше тяжелое нервное дыхание и бодрый щебет замолкших было птиц. Наконец раздался голос Писли. Профессор говорил гораздо спокойнее, чем обычно. Смысл его слов дошел до меня уже после того, как профессор кончил говорить:
— Как там насчет завтрака, Анри? Он не сгорел?
Титус Кроу нервно расхохотался, когда я объяснил, что не успел начать его готовить и сказал: