— О чем? — Он по-прежнему не смотрит на меня. — О чем тут говорить, Аша? Ты думаешь, я не знаю, что потерпел неудачу? Не только ты, но и Тео, мой босс? Думаешь, я не знаю, что заварил всю эту чертову кашу? — Его плечи трясутся от напряжения, и я вижу, как он сжимает кулаки по бокам. — А потом ты говоришь, что не хочешь, чтобы я был с тобой, когда ты вернешься. Ну, я вообще не хочу, чтобы ты возвращалась.
— Это не твой выбор… — Я вижу, как он вздрагивает, склоняя голову вперед.
— Я видел, что он с тобой сделал. Я не собираюсь стоять в стороне, пока ты позволяешь ему делать все это снова. Я не могу стоять в стороне, и меня убивает осознание того, что… — Он прерывается, каждый мускул напряжен, и мне хочется прикоснуться к нему. Я хочу утешить его, но не могу. Если я это сделаю, то буду знать, что последует дальше.
— Ты не понимаешь, Финн…
— Ты права! — Он почти кричит это, поворачиваясь ко мне лицом, и выражение его лица складывается в такие жесткие линии, что на это почти страшно смотреть. — Я не понимаю, Аша. Но как я могу понять? Ты никогда не рассказывала мне ни одной чертовой вещи о себе, которая бы хоть что-то значила. Ты никогда не рассказывала мне о себе ничего, что не было бы частью этой гребаной личности, которую ты придумала, чтобы спрятаться за ней. Ты даже никогда не говорила мне своего настоящего, блядь, имени. Но, опять же, ты так хорошо умеешь заставить мужчин поверить в то, что ты хочешь, не так ли? — Он бросает слова Николая мне в лицо с ядом, от которого на глаза наворачиваются горячие слезы, а боль пронзает меня насквозь.
— Финн, я…
— Не беспокойся. Я уже знаю. Ты собиралась когда-нибудь сказать мне, Фелисити? Или ты собиралась держать это при себе, как делала с каждым другим мужчиной, которому позволяла кончать на себя в этом гребаном клубе?
Я чувствую, как мое лицо пылает красным, гнев и боль вспыхивают в равной степени, когда я смотрю на него, приоткрыв рот.
— Ты искал меня? Ты искал мое имя? Я готова была простить возможность того, что ты последовал за мной домой в ту первую ночь, но это…
— Я работал с тобой! На чертовски опасной работе, а ты даже не смогла оказать мне любезность, сказав, с кем я работаю, скрывая свое настоящее чертово имя…
— Ты не спрашивал! — Кричу я, следуя за ним, когда он с отвращением отворачивается от меня и направляется к дверям. — Ты никогда не спрашивал…
— А ты бы мне сказала? — Финн огрызается, все еще удаляясь от меня, и едва поворачивается, чтобы бросить слова обратно в меня. — Не думаю, что сказала бы.
— Ты никогда не узнаешь, не так ли? — Я выбегаю за ним из дверей, мой разум пылает, и где-то в глубине души я знаю, что мы оба так близки к тому, чтобы сказать то, о чем потом будем жалеть. Но с учетом того, как он сейчас со мной разговаривает, я не уверена, что после этого мне удастся поговорить с ним еще раз.
— Я чертовски уверен. — Финн достает из кармана ключи. — Возвращайся и разговаривай с Тео и Николаем, Аша. Выстраивай планы, как получить для них все секреты Котова. Возьми все деньги, которые они готовы тебе дать. Но я не буду в этом участвовать. Ничто не стоит того, чтобы видеть, как тебе причиняют такую боль…
Его слова обрываются, когда он включает зажигание мотоцикла, и внезапный взрывной звук, который не является звуком двигателя, разбивает стекла позади меня, а меня отбрасывает на бетон в нескольких ярдах от того места, где я стояла. Я чувствую, как стекло ударяется о мою кожу, как жалят десятки мелких порезов, но когда мир вокруг меня плывет, все, что я вижу, это пылающий, искореженный металл на месте мотоцикла Финна и тело Финна, смятое на обочине в противоположном направлении от того места, где лежу я.
Он не двигается. И все, что я вижу, это то, что мой худший страх происходит на моих глазах, снова и снова.
20
АША
Я не сразу понимаю, что это за крики, когда Тео и Николай выскочили на тротуар. У меня звенит в ушах, и я не могу полностью расслышать, что они говорят, но смутно слышу свой собственный голос, умоляющий их пойти к Финну, проверить его. Он не может быть мертв, он не может быть мертв… Не знаю, говорю ли я это вслух или только мысленно, но это единственная мысль, которую я могу зарегистрировать, даже помимо своей физической боли, когда смотрю на тело Финна.
Я хочу встать и пойти к нему, но не могу. Мы ругались. Прямо перед этим мы спорили. Это ужасно, мысль о том, что последнее, что он услышал от меня, был гнев, что мы кричали друг на друга за мгновение до того, как он…
Нет, он не может быть мертв.
Николай подходит ко мне, наклоняется, чтобы помочь мне подняться. Я смотрю на него стеклянными, полными слез глазами, когда он обнимает меня за талию и приседает, чтобы помочь мне сойти с тротуара.