Я никак не мог знать, что буду хотеть ее именно так, но я должен был найти другой способ, как только понял, что хочу. Теперь мне это чертовски ясно, но уже слишком поздно. Так что я хожу и сижу, хожу и сижу, гадая, как скоро, черт возьми, этот человек собирается кончить, но, конечно, он собирается выжать из нее каждую секунду, за которую заплатил.
Аша, конечно, профессионал. Я смотрю на часы, ожидая момента, когда я пойму, что она должна закончить, и в этот момент дверь открывается, и она выходит, а за ней Матвей.
Выражение ее лица настолько пустое, что у меня разрывается сердце. Я могу сказать, что, что бы там ни произошло, это было нечто большее, чем просто отвлечься и подумать о чем-то другом, пока Матвей трахал ее. Она должна была присутствовать при этом, чтобы играть в игру по обмену властью, которую он хотел, и ей это более чем просто не понравилось. По тому, как она смотрит мимо меня, я вижу, что она ненавидит каждую секунду этого. Такое ощущение, что я попросил ее сделать что-то неправильное. Как будто я причастен к тому, что он сделал с ней, что заставило ее чувствовать себя так, и я скриплю зубами, когда иду по коридору к ней, нежно беру ее за локоть и отвожу от Матвея.
— Тогда на следующей неделе, Девочка, — небрежно говорит Матвей, скрещивая руки на груди, и смотрит, как мы уходим. — У меня уже есть идеи.
— В тот же день и в то же время. — Голос Аши приятный, ровный, почти роботизированный. — Спокойной ночи, господин Котов.
Матвей ухмыляется.
— Конечно, ты можешь называть меня Матвеем, Девочка? В конце концов, в тебе все еще есть моя сперма, красавица.
Мои шаги замирают, и на мгновение я вижу красное. Я вижу, как достаю пистолет, кручусь одним плавным движением и расписываю стену позади него его мозгами, и, Господи, как же я хочу, черт возьми, сделать это. Интересно, могу ли я сказать Тео и Николаю, что, если Матвею придется умереть, я хочу быть тем, кто нажмет на курок?
Аша одаривает его безразличной улыбкой.
— Я предпочитаю сохранять профессионализм за пределами спальни, господин Котов. Спокойной ночи.
Он ничего не говорит, только сохраняет на своем лице знакомую ухмылку в течение того единственного мгновения, когда он еще виден, прежде чем я вместе с Ашей прохожу по коридору и выхожу к входной двери.
Как только мы оказываемся на улице, она отдергивает свою руку от меня, оставляя между нами пространство.
— Я расплачусь с тобой в гараже, — говорю я ей тихо, голосом, достаточно низким, чтобы его не смогла уловить даже система безопасности. — Так что у него не будет шансов увидеть. — Я делаю паузу. — Я уже вызвал тебе такси, так что мы сможем поговорить, как только…
Она уже отходит от меня, направляясь к обочине, где я вижу огни, начинающие приближаться к нам. Она ни слова не сказала мне прямо с тех пор, как вышла из комнаты с Матвеем, и это заставляет меня чувствовать себя беспокойным и раздраженным, желая выяснить, что происходит. Я хочу, чтобы она поговорила со мной, рассказала, что творится у нее в голове, а она явно намерена замкнуться в себе.
Я не смогу принять решение о том, как поступить в следующий раз, если она не поговорит со мной.
Каждый мускул в моем теле напряжен, когда я следую за такси обратно к гаражу, притормаживаю перед ним и глушу двигатель, когда Аша выходит из машины. У нее все еще пустой, закрытый взгляд на лице, и я выдыхаю, идя ей навстречу и доставая конверт из кармана пиджака.
— Вот наличные за сегодняшний вечер. — Я делаю паузу, пока она берет конверт из моей руки и кладет его в свою сумочку, стараясь не отвлекаться на прикосновение ее пальцев к моим. — Аша, ты в порядке? Я знаю, что сегодняшний вечер — не то, что ты любишь делать, но ты выглядишь…
— Нам не нужно об этом говорить. — Ее голос ровный, отрывистый. — Тебя это не касается.
Я чувствую вспышку неконтролируемого гнева, досаду на то, что она не хочет со мной разговаривать.
— Мы работаем вместе, Аша. Это моя забота, если с тобой не все в порядке. Если что-то случилось… — Я вытесняю из головы слова Матвея, которые он сказал, когда мы уезжали, и то, как это меня разозлило. Сейчас мне нужно думать о ней, о том, что она может чувствовать, но она делает это с таким же трудом. Ее губы сжимаются, истончаясь, и я понимаю, что мне будет трудно вытянуть из нее хоть что-то.
— Я выполнила свою работу. Это все, что тебе нужно знать. Он не сказал ничего полезного, так что я вернусь еще раз, но, думаю, пройдет несколько сеансов, прежде чем он проникнется ко мне доверием, и я смогу спрашивать о многом, не показавшись подозрительной. — Она приподнимает одну бровь, ее взгляд остается ровным, когда она смотрит на меня. — Этого достаточно для вас, мистер О'Салливан?