Я не подхожу к кровати. Как только я смотрю на нее, я вспоминаю связанного Финна, немного смущенного тем, что я с ним делаю, и все равно до боли твердого. Все это имеет гораздо больший смысл теперь, когда я знаю, что он не имел ни малейшего представления о том, чем я обычно здесь занимаюсь. Я перехожу на кожаную скамью с мягкой обивкой, регулирую угол наклона, чтобы можно было лечь на нее спиной, и достаю бутылочку с чем-нибудь, чтобы смазать игрушку, когда ставлю ноги на прохладный деревянный пол по обе стороны от скамьи.
В этом есть что-то гедонистическое — использовать время, когда я обычно работаю, для собственного удовольствия, и это добавляет к нарастающему, сжимающемуся желанию, от которого перехватывает дыхание, когда я откидываю игрушку в сторону, на мгновение сдвигая слип через голову и откидываясь на мягкую кожу совершенно голой, позволяя пальцам ласкать мою кожу.
До той ночи с Финном я никогда не получала удовольствия в этой комнате. Это была работа, от которой нужно было всегда немного отстраняться, чтобы сосредоточиться, чтобы быть такой, какой меня ждут клиенты, в любом случае. Но у Финна не было никаких ожиданий, а если и были, то все равно они оказались ошибочными, думаю я и тихонько хихикая, переходя в тихий стон, когда провожу кончиками пальцев по соскам. Они напрягаются под моими прикосновениями, и я говорю себе, чтобы выбросить Финна из головы, перестать думать о нем, но это кажется невозможным. Я слишком легко представляю, как его грубые пальцы будут ощущаться на моей чувствительной плоти, как его широкая ладонь накроет мою грудь, приподнимая и сжимая ее, как он издаст хриплый стон, увидев меня, разложенную для него вот так. Он свяжет меня, думаю я, прежде чем я смогу прогнать эту фантазию, и она не отталкивает меня, как это обычно бывает. Наоборот, сердце забилось быстрее, когда я представила себя привязанной к скамье, раскинувшейся перед ним, с лукавой улыбкой за медно-рыжей бородой, пока он решает, что дразнить, трогать и пробовать первым.
Он не причинит мне вреда. По крайней мере, пока я не скажу ему, что он может, но не совсем, и он остановится, если я скажу ему об этом. Это осознание проникает в меня с поразительным приливом желания, мысль о том, что я могу доверять кому-то подобному, и опасность этого приглушается нарастающим возбуждением, захлестывающим меня, фантазией, которую я не могу остановить или сдержать. Я не могу перестать думать о нем, о всех возможностях поддаться тому, чего, как я знаю, Финн хочет от меня. Я не могу остановить себя, представляя это, хотя и понимаю, как странно, что я представляю именно это, а не доминирование, которое я обычно предпочитаю.
Это неважно, говорю я себе, проигрывая битву с желанием, поднимающимся, как прилив. Он никогда не узнает. Ты одна. Ты можешь снять напряжение и забыть об этом. Выбросить это из головы…
Мои пальцы опускаются ниже, скользят по клитору, а я уже вся насквозь промокшая. Мне даже не нужна дополнительная смазка на пальцах и игрушке, звук кончиков пальцев о мою плоть наполняет комнату влагой. Я чувствую, как моя кожа пылает жаром, когда я обвожу пульсирующие нервы, доводя себя до исступления, прежде чем достать игрушку.
Я не слышу ничего, кроме этого звука, сердцебиения, пульсирующего в ушах, пока комнату не заполняет богатый ирландский говор, и я замираю.
— Господи, Аша…
15
ФИНН
Я еще до того, как покинул свою квартиру, понял, что не стоит заглатывать наживку. Не то чтобы она имела это в виду, думаю, она ясно дала мне понять, что я не получу того, чего хочу, если сделаю это.
Но чего же я хочу? Вот главный вопрос, над которым я сижу и размышляю в своей квартире с открытой кружкой пива перед собой, размышляя, стоит ли мне пойти в "Пепельную розу" и увидеться с ней. Она не сказала прямо нет, когда я сказал, что она заставляет меня хотеть приехать и увидеть ее, но она также не сказала да.
С самого начала все шло по нарастающей. И так будет продолжаться. Я знаю, что не сделаю себе ничего хорошего, отправившись туда сегодня вечером. Скорее всего, я снова уйду разочарованным, вернусь домой в пустую квартиру и сны об Аше, от которых у меня все болит. И в глубине души тот факт, что я все еще хочу пойти, говорит мне все, что я должен знать. Что меня влечет к ней не только похоть, не только желание. В ней есть что-то такое, что влечет меня по причинам, не имеющим ничего общего с физическими, а связанным с тем, кто она есть.