— Я наполовину ожидала увидеть клубный дом в задней части бара, — поддразниваю я Финна, когда мы слезаем с мотоцикла, и он поднимает на меня бровь.
— Короли — самая богатая организация в Чикаго, — язвительно говорит он. — Вряд ли это можно назвать задворками бара.
— Я вижу. — Вестибюль, через который мы проходим, мог бы принадлежать какой-нибудь модной корпорации, все из тяжелого дерева, гранита и кожи. Я оглядываюсь по сторонам, пока Финн ведет меня к лифту, и мы заходим внутрь.
— Тео достаточно добр, — говорит Финн, нажимая на кнопку верхнего этажа. — У него есть репутация, но он честный человек, и, на мой взгляд, хороший. Он не будет заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь.
— Хотела бы я посмотреть, как кто-нибудь из них попытается. — Я смотрю на Финна и вижу, как в его выражении мелькает что-то похожее на гордость.
— Это моя девочка, — говорит он почти безразлично, но мне кажется, что это не так. От одного этого слова внутри меня что-то сжимается и теплеет. Я вдруг отчетливо осознаю, как тесно в лифте, как легко Финн может прижать меня к стене, сколько этажей между нами и пунктом назначения.
Как будто от одной мысли об этом в пространстве мгновенно нарастает напряжение. Финн смотрит на меня, выражение его лица любопытно, а потом я вижу, как по моему лицу разливается жар, когда он тоже понимает, о чем я думаю.
— Девочка… — Это слово — почти предупреждение, произнесенное с усиливающимся ирландским говором, дающее мне понять, как близко мы находимся к тому, чтобы что-то выплеснулось наружу. Мы провели неделю в непосредственной близости друг от друга, притворяясь, что всего за две ночи до того, как я оказалась в квартире Финна, мы не были прижаты друг к другу в моей комнате в "Пепельной розе", моя рука работала между нами, пока он разливался по моей обнаженной коже. Как будто мы оба не знаем, как звучит другой человек, когда он кончает, когда наслаждение становится слишком сильным, как будто мы оба не знаем, как звучит другой, когда он наконец сдается и умоляет.
— Финн… — мой голос звучит глуше, чем следовало бы. Он поворачивается ко мне, в голубых глазах пылает жар, который заставляет меня дрожать, заставляет забыть обо всем, кроме того, как хочется провести по нему руками, как сильно я хочу наконец узнать, каково это — целовать его. После всей этой боли я хочу получить всю его нежность, во всех смыслах, на мгновение мне кажется, что я ее получу… по крайней мере, часть ее.
Он движется ко мне, почти как будто не по своей воле, как будто я магнит, притягивающий его. Я отступаю назад и снова назад, чувствуя за спиной стену, и Финн следует за мной, его руки ложатся по обе стороны от моей головы, как будто он хочет убедиться, что у меня есть пространство даже сейчас. Пространство, чтобы сбежать, пространство, чтобы отстраниться, если это то, чего я хочу.
Я уже не уверена, что это так.
— Аша. — Мое имя срывается с его языка, и я испытываю внезапное, дикое желание сказать ему свое настоящее имя. Услышать, как он произносит его точно так же, и заменить все воспоминания о том, как он произносил мое имя, другим, тем, которое действительно что-то значит для меня. Имя, которое только один человек произносил с вожделением, любовью, сладостью и жаром одновременно.
Думаю, с Финном у меня могло бы быть так же, если бы я позволила себе это.
Я поднимаю на него глаза. Я могла бы попросить его поцеловать меня. Его рот теплый, мягкий и такой близкий. У меня может быть почти все, что я захочу, если я просто попрошу его об этом.
Я уверена, что он не откажет.
Он смотрит на мой рот так, будто умирает от голода, будто хочет только попробовать. Как будто он мечтал именно о такой возможности, и вдруг он перед ним. Я раздвигаю губы, чтобы просить. Чтобы произнести слова, которые я снова и снова сдерживала… поцелуй меня, Финн.
И тут лифт с грохотом останавливается, и я слышу звон, сообщающий, что мы добрались до своего этажа. Финн вздрагивает, как будто он был в другом месте, и только сейчас вспоминает, где мы находимся и что здесь делаем. Он отступает назад, на его коже появляется румянец, когда он отворачивается, прочищая горло.