– Держу пари, Кэл заинтересуется моей идеей, – говорю я.
Данте и мой отец обмениваются хмурыми взглядами.
Я знаю, о чем они думают. Весь наш мир уже брошен в блендер. Мы были непримиримыми соперниками Гриффинов на протяжении многих поколений. А теперь вдруг мы стали союзниками. До сих пор все шло хорошо. Но пока нет ребенка, который скрепил бы союз – нет общего наследника между двумя семьями.
Данте и папа в корне консервативны. У них уже есть все деньги, которые они в состоянии вынести.
Вместо этого мне придется обращаться к их соревновательной натуре.
– Если вы не хотите этого делать, то все в порядке. Гриффины, наверное, справятся сами.
Данте испускает вздох, который больше похож на рокот. Как дракон в пещере, вынужденный пробудиться из-за незваного гостя.
– Оставь эти придирки для девушек в баре, – рычит он. – Я понимаю твою точку зрения.
– Четыреста пятнадцать акров, – повторяю я. – Недвижимость на берегу моря.
– Рядом с дерьмовым районом, – говорит папа.
– Не имеет значения. Линкольн-парк раньше тоже был дерьмовым районом. Теперь там живет Винс Вон.
Папа задумывается. Я молчу, пока он раздумывает. Лучше не мешать цемент, который уже затвердел.
Наконец он кивает.
– Я назначу встречу с Гриффинами, чтобы обсудить это, – говорит он.
Воодушевленный успехом, я беру одно из бискотти Греты, макаю его в остатки кофе и спускаюсь по лестнице в подземный гараж.
Если я идентифицирую себя с каким-либо супергероем, это будет Бэтмен. Это мое логово. Я мог бы жить здесь бесконечно, возиться с машинами и выходить только ночью, чтобы попасть в неприятности.
Сейчас я работаю над мотоциклом Indian Scout 1930 года, Shelby CSX 65-го года и Chevy Corvette 73-го года. И над Мустангом, который я вожу. Это Boss 302 1970 года, золотой с черными гоночными полосами. Полностью металлический, V-8 с механической коробкой передач, пробег всего 48 000 миль. Я заменил сиденья из искусственной кожи на овечью.
А это мой абсолютный фаворит. Автомобиль, который я искал годами: Talbot Lago Grand Sport. Я потратил на этого ребенка больше часов, чем на всех остальных вместе взятых. Это моя единственная настоящая любовь. Та, которую я никогда не продам.
Единственное, к чему я испытываю хоть малейшую сентиментальность, так это к своим машинам. Только машины дают мне этот импульс заботиться и лелеять. Это единственный раз, когда я могу быть терпеливым и осторожным. Когда я за рулем, я действительно чувствую себя спокойно. И я даже немного счастлив. Ветер дует мне в лицо. Проносясь мимо по открытой дороге, все выглядит чистым и ярким. Я не вижу мелких деталей – трещин, грязи и уродства. Пока я не остановлюсь и снова не пойду пешком.
Во всяком случае, именно поэтому я больше всего люблю лето. Потому что я могу кататься по городу весь день и не беспокоиться о том, что моя тачка испортится из-за снега, слякоти и соли на дороге.
Я даже не против быть водителем Данте. Сегодня утром нам нужно съездить в кучу мест – нужно отвезти зарплату нашим строительным бригадам. Все они хотят получать деньги наличными, потому что половина из них задолжала алименты и налоги, и им все еще нужны деньги на выпивку, азартные игры и аренду. Говоря об азартных играх, мы должны забрать свой процент с подпольного покера, который мы организовали в отеле King's Arms.
Большая часть нашего дня состоит из утомительной рутины. Я скучаю по выбросу адреналина от выполнения настоящей работы.
Когда мне было пятнадцать, а Данте двадцать один, мы вытворяли самое безумное дерьмо. Грабили бронированные грузовики, даже пару раз обчистили несколько банков. Затем он, ни с того ни с сего, поступил на военную службу и следующие шесть лет провел в Ираке. Когда он вернулся, он стал совершенно другим. Он почти не разговаривает. Не понимает шуток. И он потерял этот дух сорвиголовы.
После того, как мы совершаем обход, мы обедаем в Coco Pazzo, а затем у Данте назначена встреча с нашим бригадиром. Меня это совершенно не интересует, поэтому я высаживаю его, планируя вернуться домой и немного поработать над Мустангом. С тех пор, как я завел двигатель, он перегревается как сумасшедший. Не помогает и то, что сегодня на улице сто градусов(100 градусов по Фаренгейту = 37 градусов Цельсия), а Данте сидит на моем пассажирском сиденье, как 250-фунтовая гранитная глыба, создавая нагрузку на двигатель.
На самом деле, даже несмотря на то, что я еду медленно по дороге домой, мои датчики продолжают подниматься все выше и выше, и машина изо всех сил пытается подняться даже на самый крошечный холм. Блядь. Похоже, я не смогу даже вернуться.