- Вот видите. Я же знал, что у вас доброе сердце. Врач покосилась на Андреева карими глазами, улыбнулась и вышла.
- Ну и мастак ты говорить, Владимир Александрович, - рассмеялся адмирал. Не зря стихи сочиняешь.
Капитан 1 ранга подошел к двери, закрыл ее плотнее и извлек из кармана бутылку.
- А теперь выпьем за встречу. Я вам тут, Лев Анатольевич, вашего любимого рислинга раздобыл. Чудодейственная влага, от всех хворостей исцеляет.
Владимирский стал искать стаканы. Их оказалось всего два. Я заметил на окне кружку, сполоснул ее водой из графина, поставил на стол.
- Отлично! - сказал Андреев, открывая бутылку. Мы выпили за победу и за быстрейшее выздоровление адмирала.
- Как думаете ремонтировать "Беспощадный?" - спросил Владимирский.
Я познакомил его с нашими предварительными наметками.
- Посмотрите как следует на заводе. Там должны быть заготовки для корпусов эсминцев. Может, наберете себе на новый нос. - Владимирский вздохнул. - Задача нелегкая перед вами. Хирурги, когда к телу пришивают недостающие части, называют операцию пластической. Вот и вы должны "Беспощадному" пришить новый нос, который, сами знаете, весит многие десятки тонн.
Мы распрощались. Чувствовалось, что адмирал очень доволен встречей с нами.
10 октября 1941 года "Беспощадный" поставили в док. Матросы превратились в кораблестроителей. Владимирский оказался прав. На территории завода мы нашли необходимые заготовки: детали набора, скроенные листы обшивки корпуса. Оставалось их только склепать. Это "только" означало: подогнать многотонные детали друг к другу, высверлить в них десятки тысяч отверстий и поставить столько же заклепок.
На наше счастье, на заводе сохранились "пневматические дрели и молотки. Треск этих молотков, громкий и резкий, как пулеметные очереди, теперь начинался с самого утра и затихал поздним вечером. Но работы приходилось часто прерывать. На Севастополь налетали вражеские самолеты. Сирены воздушной тревоги заставляли моряков и рабочих оставлять свои места и прятаться в убежищах. Пока они там сидели, горны остывали, заклепки приходилось разогревать снова. И случалось, люди только успеют это сделать, как новая тревога заставляет опять все бросить.
Инженер-механик Козинец обратился ко мне с просьбой - разрешить бригадам клепальщиков во время тревог не покидать рабочих мест. И работу их организовать в три смены, круглосуточно. А чтобы ночью светом горнов не демаскировать корабль, моряки построят шатер из брезента, прикроют им весь полубак.
Я пошел с этим предложением к командующему флотом. Тот разрешил.
Матросы обрадовались. Теперь никакие налеты не могли их прогнать в убежище. Работы не прекращались ни днем ни ночью.
Вначале дело подвигалось медленно. Мастерство не дается сразу. А клепка искусство тонкое. Пустит матрос пневматический молоток, тот трясется у него в руках и бьет куда угодно, но не по заклепке. Пока приноровится матрос заклепка уже остыла, срубай ее, выбивай и ставь новую. Нагревать заклепки тоже надо умеючи. Перегреешь ее - она теряет прочность, шов придется переделывать. Не догреешь - не сможешь расклепать. Неудачи злили матросов, но и учили. Каждому волей-неволей приходилось извлекать уроки из своих же ошибок: кому интересно по нескольку раз переделывать одну и ту же работу?
Бригадиры - опытные мастера с завода - были придирчивее нашего Козинца. За качеством следили строго. И первое время матросы за весь день ставили всего по нескольку десятков заклепок. Лишь после того как моряки набили руку, встал вопрос не только о качестве, но и о количестве. Бригадиры повысили норму до трехсот заклепок в смену. Отдельные матросы стали давать пятьсот. Эта норма пришлась команде более по душе и была принята как обязательная.
Налеты вражеской авиации участились. Иногда бомбы падали неподалеку от дока. Я, комиссар и Кабистов во время тревог всегда старались быть на корабле. Наготове дежурили аварийные партии. Большого практического значения это не имело. Попади бомба в док - никакие аварийные партии не спасут. Значение этого дежурства было главным образом моральное. Когда клепальщики видели, что аварийные партии на местах, начальство - рядом, им работалось спокойнее. При первых же звуках сирены я спускался в док. Матросы уговаривали идти в убежище, убеждали, что здесь мне делать нечего, незачем рисковать напрасно. Я отшучивался, что у меня есть заговор от бомб. Ну а уж если что и случится, так вместе все веселее.
Бут и Кабистов были здесь же, иногда сами брались за молоток или клещами вынимали раскаленные заклепки из горна.
Бомбами сильно разрушило завод, но ни одна из них не попала в док. За двадцать дней мы залатали все дыры в корпусе корабля ниже ватерлинии. В надводной части мелкие пробоины еще оставались. Их пока заткнули деревянными пробками: заделать эти отверстия можно будет и на плаву. Заканчивалось сооружение нового полубака. Внутри носовой части прочно приладили стрингеры, шпангоуты, бимсы, пиллерсы и прочие детали корабельного набора. Что нужно приварили или заклепали. Встали на место листы обшивки. Матросы тщательно зачеканили швы, чтобы обеспечить герметичность. Оставалось приклепать настил верхней палубы. Однако работы пришлось приостановить. Оставаться в доке больше было нельзя. В последние дни немецкие летчики упорно старались попасть в него. Осложнилась и обстановка в городе. Фашистские войска были уже в Крыму и двигались к Севастополю. Командующий флотом приказал немедленно вести корабль к Кавказскому побережью.
Вот почему 30 октября мы заполнили док водой. Буксиров не было. Матросы почти вручную вывели эсминец за ботопорт - входные ворота дока. Только мы оказались в бухте, раздались гудки, объявлявшие воздушную тревогу. Машины были прогреты, я приказал дать ход. Корабль держался на воде хорошо. Направились к Минной пристани, чтобы пополнить запасы и ночью выйти в море.
Но вечером мы получили приказание начальника штаба флота контр-адмирала И. Д. Елисеева: переход отложить; завтра, 31 октября, поставить на место снятые на время ремонта орудия, принять на борт 400 эвакуируемых рабочих и лишь после этого следовать по назначению.
Я разрешил команде отдохнуть. Стемнело, но матросы не спешили в кубрики. Собрались на полубаке, только что сооруженном своими руками. Ничего, что палуба была неровной, ноги то и дело натыкались на чепы и гайки, которыми стягивались еще не приклепанные листы настила. Главное, полубак есть, корабль снова живет. Вон даже из дока перешли без помощи буксиров.
Моряки сидят в темноте, беседуют. Потом запели песню о "Беспощадном". На песню, как на огонек, потянулись люди. Это были рабочие Морского завода, до того укрывавшиеся в убежище возле Минной пристани. Сразу запомнив припев, они стали вторить хору моряков. Людей на стенке становилось все больше. Показались девушки, женщины с детьми. Им тоже надоело сидеть в штольнях при тусклом свете запыленных лампочек.
Допели моряки песню. Кто-то из рабочих крикнул со стенки:
- Давай баяниста на пристань! Потанцевать хочется.
Ко мне приблизился Бут:
- Уж скоро месяц матросы не отдыхали. То воевали, то работали сутками. Пусть повеселятся.
- Ладно, - согласился я. - Пусть сойдут на стенку.
Довольные матросы не нуждались в уговорах. Все свободные от вахты мигом очутились на пристани.
Матрос Чередниченко сел на пал - тумбу, за которую крепятся швартовые тросы с кораблей, и широко растянул мехи своего много повидавшего баяна.
- Краковяк! - требовательно прозвучал звонкий женский голос. - Краковяк давай, да с огоньком!
По кругу парами поплыли танцоры. Даже те, кто сроду не танцевал, пустились в пляс. Благо, темно, никто не увидит, что танцор ты не первоклассный. Желающих повеселиться было хоть отбавляй. Один танец сменялся другим.
Веселье на Минной стенке продолжалось бы долго. Его нарушил сигнал тревоги. Матросы кинулись на корабль. Их гости - в убежище, в штольни.
Утром стало известно, что ночью группа немецких танков прорвалась почти к самому братскому кладбищу на склоне Малахова кургана и обстреляла город. Танки удалось быстро прогнать. Но факт остался фактом: фронт вплотную придвинулся к Севастополю.
Опять все сначала...
Группа моряков во главе со старшим лейтенантом Алешиным утром отправилась в Сухарную балку за боеприпасами. К "Беспощадному" подошел кран с нашими пушками. Начали их устанавливать. Работа шла споро. Неутомимо трудились моряки, стараясь быстрее докончить то, что не успели сделать в доке.