Лучше не думать об этом. Кому бы это ни потребовалось - уже неважно. Если не умрет он, погибнут другие люди - более молодые, и, возможно, более достойные жить. Неважно и то, кто из них более достоин - главное, что они ему слишком дороги.
- Борис, - бесцветным голосом произнес Маронко, - сзади тебя аптечка. Дай мне валидол.
Хромому явно пришлось сделать над собой колоссальное усилие, чтобы не заплясать от радости. Какие же они сволочи, могли бы избавить его от необходимости видеть радость своих палачей... Это уже не самоубийство, это казнь.
Вот она, пластинка с двумя ровными рядами больших белых таблеток. Над одной фольга надорвана. Яд. Смертельный яд, который мгновенно отправит на тот свет, стоит ему попасть в желудок. Но подлость в том, что валидол не глотают, его кладут под язык, чтобы он медленно рассасывался. Значит, смерть не будет столь уж быстрой. Он никогда не принимал валидол и этой детали не вспомнил. А Хромой, невзирая на свои красивые слова, наверняка знал. И намеренно не замаскировал яд под нитроглицерин или любое другое лекарство, которое нужно глотать, не разжевывая.
Несколько секунд он держал в руке таблетку. По виду ничем не отличается от остальных. Держал - и никак не мог заставить себя положить ее в рот. Не мог заставить себя одним движением оборвать жизнь. Чтобы он ни говорил, а стремление жить у него всегда было очень сильным, наверное, как у кошек или диких хищников. И живучий был в такой же степени.
Ему пришлось вызвать в воображении кошмарную картину - майское солнце освещает асфальт, залитый кровью. Два трупа - ребят, которых он сам спас и вырастил. И никакой надежды, что они воскреснут... На вкус таблетка напоминала глюконат кальция. Откинувшись назад, положил руки на подлокотники кресла, закрыл глаза и почувствовал, как волосы на висках намокли от ледяного пота. Все. Обратной дороги нет.
Он боролся с диким желанием выплюнуть яд. Или, по меньшей мере, встать и уйти. Чтобы никто не видел, как он умрет. Но правила игры запрещали проявление эмоции. Он должен умереть на виду, чтобы никто не заподозрил подвоха.
Из-под полуопущенных ресниц увидел, как Яковлев встал и шагнул к двери.
- Ты куда? - испугался Хромой.
- За Серегой, - бросил тот. - Смотри, он зеленый весь. Приступ-то нешуточный, и валидол ему не поможет.
Хромой, потеряв контроль над собой, попытался удержать его. Яковлев отстранил его и вышел в коридор. Маронко проводил его взглядом. Сейчас придет Серега, быстро разберется, примет меры, чтобы спасти его... И ведь спасет. А Ювелир через двадцать минут позвонит Хромому и тот не произнесет пароль. Ребята погибнут...
Когда наливал минералку из графина, руки тряслись так, что он едва не выронил стакан. Белый, сам посеревший от сознания того, что происходит, помог ему. Стуча зубами о стекло, крупными глотками выпил жидкость, проглотив заодно и проклятую таблетку. И больше сдерживаться не смог. Со стуком поставил локти на стол, уронил на руки гудящую тяжелую голову.
Все разом зашевелились. Повскакивали с мест, наперебой спрашивали у него, что болит... Да ничего. Пока ничего. Это только страх. Инстинкт самосохранения сотрясал все тело крупной дрожью, требуя немедленно прекратить изощренное издевательство над самим собой. ВДВ легко приподнял его, повел, как ребенка, в угол, уложил на диван.
- Да отойдите вы! - рявкнул он. - В коридор! Здесь и так дышать нечем, а вы обступили его...
Заботливо расстегнул воротник рубашки, распахнул окно. Да не поможет ничего, хотел сказать Маронко. Но горло ему уже не подчинялось. В глубине груди родилась боль. Пока слабая, обволакивающая, она ползла ближе к сердцу, обжигая вены и артерии... Вот оно. Нарастает, дышать нечем - легкие свело, и перед глазами - багровый туман, а кричать нет сил, и даже стон не прорывается... Зубы оскалены, и судорога сводит все тело, выгибая позвоночник, руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони... И это легкая смерть?!
Отпустило так резко, что ему на мгновение показалось - уже все, он умер. Но перед ним стоял Серега, сосредоточенно считал пульс. Рядом - ВДВ, а у окна торчит Хромой. Контролирует ситуацию. И Маронко едва не поддался искушению в последний момент выдать его. Просто показать ВДВ и... Дальше сам поймет.
- Сергей Иванович, какие лекарства вы сегодня принимали? - неожиданно спросил врач.
- Как обычно. В семь утра - морфин. И валидол сейчас, - прохрипел он.
- Сколько морфина?
- Два...
- А валидол когда-нибудь до этого принимали?
- Нет.
- Что с ним? - Хромой подошел ближе. - Инфаркт?
Серега отрицательно покачал головой.
- Не пойму... Сергей Иванович, тошноты нет?
- Немного.
И, как на заказ - сильнейший позыв. ВДВ, державшийся наготове, мгновенно перевернул его набок, наклонил голову вниз. Во рту стало горько, но рвоты не последовало.
Серега подошел к столу, пододвинул телефон, позвонил вниз, в гараж.
- Машину к центральному входу, - коротко приказал он. - Мой фургон.
- Серега, так что с ним? - все переживал Хромой. - У него приступ сердечный был...
- Да какой там приступ! Или передозировка, или... Короче, нельзя было ему валидол этот пить. Сейчас я его на всякий случай в реанимацию отвезу, там разберемся. Там и оборудование есть, и врачей побольше, чем здесь... Вытащим его.
- Не надо, - хрипло попросил Маронко. - Дай дома умереть...
- Все, Сергей Иванович, сейчас вы себе не хозяин, - твердо сказал Серега. - ВДВ, бери его и пошли вниз. Только осторожно, чтобы тряски не было.
- Серега, послушай, так нельзя... Я бы тоже не хотел умирать в больнице... Если он сам чувствует, что конец, может, не стоит мучить?
Хромой сошел с ума, не иначе. Потом эти его реплики обязательно всплывут в чьей-нибудь памяти. ВДВ нес Маронко по коридору бережно, как ребенка, а за спиной Серега очень ласково произнес:
- Хромой, я тебя прямо сейчас скальпелем зарежу. Хочешь знать, за что? За то, что мешаешь мне исполнять мои непосредственные обязанности. Не нравится? Тогда пошел вон. Сейчас хозяин здесь я. Потому что я врач, а ты никто.
Тот отступил назад. Внутри, опять на том же месте, появились первые покалывания - признаки будущих судорог. Но теперь к ним добавилась пульсация в кишечнике - метастазы "проснулись"...
- Серега, гляди, - позвал ВДВ.
Врачу хватило одного взгляда на посиневшие губы и закатившиеся глаза умирающего.
- Бегом! - заорал он. - Вниз, ко мне!
И сам помчался вперед, сообразив, что до больницы просто не довезет, что нужно спасать теми средствами, которые есть под рукой. Секунды тряски, сопряженные с нарастающей болью, скручивающей внутренности - и ледяной холод металлического стола под спиной, мертвый свет "юпитеров", ловкие руки Галины быстро срывают с него рубашку... Серега метался, как наскипидаренный, звенел стекляшками ампул, Галина споро выполняла свою часть работы. Сквозь туман пробилось ощущение, будто ему дрелью сверлят дырку под ключицей. С трудом приоткрыл глаза - точно, Серега подключичный катетер ставит.
Медленно, не так, как в прошлый раз, боль сползала. А вместо нее возникало новое чувство - легкость, будто он растворяется...
- Сергей Иванович, держитесь, - приговаривал Серега. - Только не уходите, цепляйтесь, сейчас должно подействовать... Сергей Иванович!!
Он уже ничего не видел. Серега схватил его за плечи, встряхнул, пытаясь привести в чувство, хлестко ударил по лицу - но кожа уже онемела, она отмирала первой. Потом пропал слух. Он видел, как шевелятся губы Сереги, как исказилось его лицо в крике... В глазах начало темнеть. Майский день превратился в сумерки, а затем - в непроглядную ночь. А тела больше не было. Май... Он любил этот месяц, но в его начале всегда чувствовал приступы тоски. Кто-то сказал, что он умрет в эти дни. Так и вышло, сегодня 7-ое мая. 7-ое мая 1996-го года. День его смерти...
...Они метались вокруг неподвижного тела, из которого ушла жизнь. Лекарства, техника, собственные силы - все пошло в ход. Но на мониторе ползла ровная линия - сердце не сокращалось, гоняя кровь по жилам. И никто не задумывался, что давно прошли все сроки, что смерть клиническая стала необратимой.