Хоть и было у Надежды Пантелеймоновны зрение не как у "ворошиловского стрелка", вышибающего пятьдесят очков из пятидесяти, - у нее и глаукома имелась, и катаракта, и слышала она скверно, но присутствие чужих людей перед дверью почувствовала сразу. Это состояние - "чужой в доме" передается даже на расстоянии: еще вроде бы ничего не произошло, и чужой в дом еще не забрался, а ты уже знаешь - обязательно произойдет. И мурашки от этого ощущения заранее бегут по коже.
Она поднялась и поспешно накинула на себя халат.
Было темно, хотя час был еще не поздний - по улице проехало несколько машин с включенными фарами, свет фар Надежда Пантелеймоновна увидела очень четко.
А трое цыган тем временем осторожно поднимались по лестнице. Остановились у квартиры Вильчанской.
- Дверь-то - тьфу! - неожиданно возмутилась Зойка. Она ожидала увидеть дверь прочную, дубовую, а эта хлипкая перекошенная промокашка вызвала у нее невольное разочарование. - Да я ее плевком вышибу!
- Вышибай!
И Смолова действительно вышибла дверь, сделала это лихо, будто мужик, всю жизнь только тем и занимавшийся, что вышибал двери, смело шагнула в темную прихожую и нос к носу столкнулась с Надеждой Пантелеймоновной.
- Что вы тут делаете? - закричала Надежда Пантелеймоновна. - А ну вон отсюда!
Своим криком старуха могла поднять весь дом. Зойка Смолова испуганно отшатнулась от нее.
- Бей старуху, Иван! - скомандовал Ербидский по-цыгански и добавил несколько матерных слов, также по-цыгански.
Шашков прыгнул вперед, выдернул из кармана нож и ударил им Надежду Пантелеймоновну в бок, потом нанес еще один удар. Затем еще. И еще. Он бил, хакая, будто мясник, разделывающий тушу, бил и бил, Надежда Пантелеймоновна вначале вскрикивала, цепляясь руками за его одежду, а потом тихо сползла вниз.
- Хватит! - Ербидский метнулся в глубину квартиры искать деньги и золото.
Зойка деловито устремилась за ним следом - у нее была своя программа.
Взяли они немного: денег нашлось всего шестьдесят рублей, из холодильника извлекли полиэтиленовый пакет с колбасой, с полки смахнули банку какао, пачку чая, пачку печенья, и все. Добычу спешно покидали в черную дерматиновую сумку с двумя ободранными ручками, которую предусмотрительно взяли с собой (для золота и "брюликов"), и бросились к выходу. По дороге Шашков задержался - увидел на столе здоровенный кухонный нож, которым, как лопатой, можно было копать землю, подхватил его и с размаху всадил в Надежду Пантелеймоновну. Всадил, не пожалев силы, по самую рукоятку.
Как он потом заявил на следствии, в голове у него в тот момент начали звучать какие-то странные голоса, требовавшие: "Добей старуху! Немедленно добей! Всади в нее нож!" Он и всадил. Из квартиры Надежды Пантелеймоновны Шашков уходил последним, на лестнице нервно дергал головой, словно хотел выбить из нее чужие противные голоса, дергался, спотыкался, то валясь на спины Ербидского и Смоловой, то отставал от них. У него сильно болела голова. Как у Надежды Пантелеймоновны перед сном. Наверное, все дело было в смене погоды.
Ербидский был обут в дутые утепленные сапожки, нарядные, приметные, на улице тщательно вытер их о снег, молча пошел вперед. Шашков и Смолова - за ним. У моста через реку Лососинку Шашков выбросил в воду свои рукавицы насквозь пропитались кровью, пальцы были красными, липкими.
Дома троица как ни в чем не бывало достала из сумки печенье, колбасу, заварку и села пить чай. Чай пили смачно, с прихлебыванием, дружно нахваливали печенье: вкусное!
И сами себя хвалили. На Ербидского при этом поглядывали, как на главного своего предводителя.
Приход цыган в дом не остался незамеченным. Их видели и жильцы подъезда, и те, кто в это время наведывался в дом в гости. В частности, к В.В. Власову, проживающему в квартире № 62 (а Надежда Пантелеймоновна жила в квартире № 61) пришел племянник, зябко потер руки:
- Холодно что-то на улице. И цыган у тебя - полный подъезд, дядюшка! Греются они тут, что ли?
Он хорошо запомнил цыгана, одетого в шубу из черного искусственного меха, и нервную дамочку с сумкой из синтетической кожи, выговаривавшую своему спутнику что-то неприятно-резкое.
- Не знаю, - неопределенно пожал плечами Власов.
- Может, они в вашем подъезде собираются поселиться?
- Не дай Бог! Загадят весь подъезд, кого-нибудь обворуют, этим дело и кончится.
Утром следующего дня, было пять минут двенадцатого, к Надежде Пантелеймоновне приехала дочь. Увидела, что дверь в квартиру приоткрыта, а "замочная накладка с шурупами висит на ригеле замка". На полу большой комнаты она увидела "кровяную дорожку и следы обуви".
Это были крупные, волнистые, очень приметные отпечатки модных дутиков Ербидского, по которым нашего героя в тот же день и взяли. Да и цыган в шубе из черного искусственного меха в Петрозаводске было не очень много.
По горячим следам были собраны вещественные доказательства. Было найдено все, кроме ножа, которым Шашков нанес Надежде Пантелеймоновне тринадцать ударов, он был обнаружен лишь два месяца спустя, в марте, когда начал таять снег. Виновные признались в содеянном. И, как обычно бывает в таких случаях, - раскаялись.
Когда я уезжал из Петрозаводска, суда еще не было. Да и не в суде, наверное, дело: смертная казнь у нас отменена, а хороший, нужный человек (особенно для нашего общего оздоровления) потерян. Навсегда. Без таких людей жизнь становится пустой.
Кухонный сюжет
на несколько персон
Этот вид преступлений появился только в последние годы и только в России. Связан он с квартирами, с куплей и продажей этого очень популярного товара.
Итак, жила-была в Архангельске красивая вдова. Правда, не восемнадцати годов, как поется в песне, а чуть старше, но это сути не меняет. Впрочем, сама вдова архангелогородкой не была - приехала из Питера, где лишилась мужа. Тот погиб при обстоятельствах, в Архангельске мало кому известных, оставив молодой вдове все свои сбережения и очень неплохую квартиру. Казалось бы, живи да живи в этой квартире, оплакивай щедрого мужа и время от времени носи на его могилу цветы. Но нет, Альбина Александрова продала квартиру и переселилась в Архангельск. Тут у нее жила сестра.