Я сразу, едва войдя, просёк: неладно в квартире. Воняло так, что хоть противогаз надевай. Причем запах непонятный, но вроде всё же знакомый… Лишь позже допер: чем-то похожим от джинсов моих тянуло, когда травой их отчищал. Только тогда шмонило едва-едва, а у Лёнчика хоть топор вешай. Но это я потом догнал, а тогда лишь Зюзе шепчу: руки, мол, в задницу засунь, не хватайся тут ни за что, пальцы не оставляй.
Дверь в комнату была настежь распахнута. И мы из прихожей увидели, что всё там изгажено – точь-в-точь как штанцы мои, только на них пятна были, а тут лужи на полу… Но и пятна есть, те – на стенах. Кишки на полу валялись, много. Но совсем не так выглядели, как свиные, например, при потрошении. Не колбаски, изнутри дерьмом всяким набитые, – лопнувшие, опустевшие. А всё дерьмо из них – лужами да пятнами вокруг.
Ленчик на кровати лежал. Голый. И не смог бы нам уже помочь, рассказать, чем история вчерашняя завершилась и что здесь сегодня произошло.
И в нашей помощи уже не нуждался.
Руки-ноги у него были вроде нормальные. А вот с туловищем и головой беда – опали, сморщились, как у резиновой бабы, из которой весь воздух выпустили. И снизу дыра от пупка до паха.
Пустая шкурка. И даже там, где внутри рёбра и череп должны были по идее остаться, – нет ничего, одна лишь кожа, пустая и сморщенная.
Таким я его и запомнил: рожа скомкана, словно маска резиновая, небрежно снятая и брошенная, и кровью и дерьмом из брюха измазана, и волосы тем же самым пропитались, сосульками слипшимися торчат… И рот беззубый широко распахнут. И мухи, через приоткрытое окно налетевшие, – летают, жужжат, по Лёнчику ползают.
Хоронили Лёнчика в закрытом гробу. Под деревянной крышкой вторая, металлическая, наглухо запаянная и без окошка.
Зюзи на похоронах не было. Он уже в воскресенье в больницу нашу загремел, в ЦРБ, что на Воровского.
Сходил потом туда к нему с передачкой: печенье, апельсины, все дела. Апельсины, понятно, зарядил шприцем, как положено. Да только понял, едва Зюзю увидев, что подгон мой без надобности, зря беленькую извел и со шприцем зря возился.
Лежит он совсем никакой, к вене капельница тянется, говорит едва-едва… Какое уж тут бухлишко. Забрал апельсины обратно, чтоб не пропали, а то ведь санитары сожрут, не подавятся.
А второй раз навестить не успел. Зюзю в Питер забрали, в областную больницу, – видать, не очень-то лепилы районные в болезни его понимали.
И остался я с этой поебенью один на один. Даже потолковать о ней не с кем.
Через неделю пошел к Витасику. А к кому еще? Он хоть как-то, хоть с краешку к этой истории причастен. И со мной издавна знаком, знает: Гвоздь за базар всегда отвечает. Да и голова у Витасика, если по чесноку, варит лучше моей, недаром на инженера учится.
В общем, созвонился, договорился и пошел. Взял ноль-семь беленькой, не столько для Витасика, сколько для себя: совсем по трезвяку такие вещи поди-ка начни вываливать…
Посидели, приняли, и всё я рассказал. В какой-то момент Витасик диктофон включил, просит: начни еще раз, с начала. А мне не жалко, я во второй раз даже припомнил кое-что, поначалу упущенное.
На белку или грибы Витасик мою историю списывать не стал. Запаянный гроб Лёнчика – доказательство весомое. Городок небольшой, и слухи о том, что именно в гробу лежало, поползли.
Долго толковали… За окном уже светлеть начало. Так и этак прикидывали, а Витасик еще ноут свой распахнул, в тырнете ответ поискали: может, где, когда и с кем случалось похожее?
Ничего не нашли. Там про инкубов-суккубов всяких много написано… Но чтобы суккуб был на громадную черную соплю похож и из бабы в мужика мог перебраться – такого мы не увидели. Самим пришлось мозгами шевелить, разгадку отыскивать.
Вот что надумали к утру.
Черная поебень эта – паразит, в людях живущий, как глист в кишках. Или не совсем паразит, а… как-то вот Витасик его назвал… в общем, сотрудничает с человеком, как гриб примерно с деревом. Если в бабе обитает, то делает так, чтобы мужики на нее без осечек велись. Если в мужике – обеспечивает, чтобы бабы тому не отказывали. Как именно это происходит, мы с Витасиком к согласию не пришли. Он считал, что запах всему виной, легкий, почти незаметный. А мне казалось, что поебень эта напрямую по мозгам бьет, как-то вот умеет в них залезть на расстоянии. Далековато для запаха было – там, в парке, когда я стояк словил.
И жил паразит в девке, не тужил – и надо ж было ей в ту «вишенку» сесть, что под откос навернулась. Но поебень эта не совсем безмозглая, походу. И не слепая-глухая, как-то узнаёт, что снаружи творится. Поднял паразит свою полудохлую и бессознательную хозяйку и погнал оттуда, ему ведь ни в больничку, ни в морг на трупорезный стол не с руки попадать было.