За разговором первый пакет с хересом дно показал, а второй пока прижали: с девчонками, мол, приговорим чуть позже. Тогда-то Лёнчик свои грибы и вытащил…
Я до этих дел не особый охотник. Не мое. У меня папашка на синьке сидел, пока на зоне ласты не склеил, и прочие все предки и родственники однолюбы, бухлу не изменяли со шмалью и прочим. Не та у меня, в общем, наследственность. Пробовал изредка, не без того, но осторожно, чтоб не втянуться.
А вот Лёнчик эксперименты любит… любил…
Короче, достает он пакетик небольшой, прозрачный, а в нем «сушёнка» – тоненькие такие ломтики, вроде чипсов, только поменьше и темные. Рассказывает, что брательник двоюродный ему подогнал, тот еще грибник-травник.
Зюзя щепоть приличную уцепил, а я аккуратно взял, пару-тройку ломтиков. Лёнчик подначивает: больше бери, Гвоздь, не ссы, оно природное, вреда не будет. Ну да у него вечно одна песня. Если трава или грибы, так природное, а если колёса притаранит, то слова другие на тот же мотивчик: бери, не ссы, доктора дурного не придумают…
Гвоздь, если кто не въехал, это погоняло мое, и у папашки было такое же. Семейное прозвище, наследственное, от фамилии.
В общем, посасываю я ту чипсину аккуратно, и тут она идет… тьфу, да не чипсина идет, а девушка, – по той дорожке, что мимо нас тянется. Но не с автостанции, а немного со стороны откуда-то вывернула. Еще раз повторяю: именно девушка идет, тёлкой ее назвать язык не поворачивается.
Зюзя аж простонал:
– И ведь ебёт же кто-то…
Он вообще-то такое и про любую страхолюдину может ляпнуть, но тут явно в хорошем смысле прозвучало. Лёнчик, тот ничего не сказал, шумно этак выдохнул и во все глаза на девушку уставился.
А я… я машинально в рот две оставшиеся чипсины кинул, хрумкнул пару раз и проглотил – вообще не понимая, что делаю. Может, и еще ухватил, пакет как раз у меня был… Не помню. Со мной стояк случился, конкретный такой, словно мне опять пятнадцать лет и на любую мокрощелку в короткой юбочке колом у меня встает.
Позже понять пытался: с чего мы так все разом на нее возбудились-то? Нет, из себя вся очень даже, но мало ли симпотных цып по улицам бегает? Не повод же, чтоб в штанах этакий ахтунг случался. Или грибы так торкнули? Так они ведь иначе вштыривают, да и рановато вроде… только-только приняли, и сразу вдруг приход. Разве что на синьку как-то наложились. Не знаю, врать не буду.
Подходит ближе, и видим, что не из заречных она, и не из наших, порховских.
Но и другое видать: вечер пятницы у девушки начался уже давно. И проходил не то чтобы тихо и спокойно. На лбу свежая ссадина немаленькая, блузка сбоку порвана, и пятна вокруг какие-то – не разглядеть в сумерках, чем загажено.
И шагает она… в общем, странный такой походняк, едва ноги волочит – совсем не так девчонки ходят, довольные собой и жизнью.
Ага, смекаю, проблемы у нее нарисовались… Так мы ж с Лёнчиком всегда такой симпатяжке помочь готовы, как Бэтмен с Суперменом. Ну и Зюзя, среди супергероев не числящийся, – тоже всегда готов.
Однако девушка гордая попалась. Идет и нос воротит от нас и от хереса нашего. Ну вот реально смотрит в сторону, вправо куда-то. Хотя на что там пялиться? – там лишь обшарпанная задняя стена ДК Химиков, или, если по-простому, Химки. Правда, хер стоячий на той стене намалеван в две краски – здоровенный, чуть не в человечий рост, – а больше и глянуть-то не на что.
Тут странное выясняется: смотрит-то она в сторону, но чапает прямиком к нам! Чуть с дорожки сошла – и к скамейке, и прямо в Зюзю уперлась. Но не остановилась, продолжила как бы идти… в смысле, начала падать, но Зюзя подхватил ее, не дал на него свалиться.
– Да она ж загашена в ноль! – Зюзя первым допер, но и мы с Лёнчиком что-то такое уже прорюхали, только сказать не успели.
А Зюзя, таракан похотливый, вскочил, девушку под ручку – и направился с ней куда-то в сторону.
Хотя нет… Что значит «куда-то»? Дураку ясно, куда он ее повел. На дальний конец парка-сквера, где тот к промке примыкает. Там, вдоль глухой ограды каких-то складов, деревья и кусты растут густо так, неухоженно, словно кусок натурального дикого леса. И те, кто в парке тусуется, как мы сейчас, туда по разным делам отходят, подальше от чужих глаз. Там, у ограды, и на кучки человечьего дерьма напороться можно, но чаще – на пустые инсулинки и поюзанные презики.
Она не сопротивляется и вопросов не задает, идет, как только что шла, но теперь в ту сторону… И голову держит всё так же, вбок смотрит, только с того боку теперь Зюзя. Но девушка его не видит, походу. Видно, что не просто нашмалялась, что под чем-то она конкретным и тяжелым.
А смешно со стороны парочка смотрится: задохлик Зюзя на полголовы ниже, да и весит меньше, наверное. Мы с Лёнчиком переглянулись, он говорит:
– У меня щас всё в штанах взорвется… Ядреным взрывом.
Как с языка снял. У меня та же фигня. Причем умом-то догоняю: за тем, что придурок Зюзя затеял, сто тридцать первая статья в полный рост рисуется. Не факт, что по ней закроют, даже бесплатный адвокат, наверное, отмажет, – только мне-то по барабану: едва по новому делу пойду – и всё, прощай, условка, здравствуй, зона.
Но это я головой понимаю. А ногами, походу, головка командует. И они, ноги, уже вслед за Зюзей и девицей сами шагают. И Лёнчика туда же его ядреная боеголовка тащит, штаны спереди бугрит.
Зря терять время Зюзя не стал.
Мы с Лёнчиком чуть замешкались: постояли, поглазели, не идет ли кто, не срисовал ли издали, что тут у нас происходит. Никого не увидели, тихо и пусто в сквере.
В кусты зашли, видим: девка уже на спине лежит, ноги задрала-раскинула, а между ног Зюзя устроился и вовсю ее охаживает. Пыхтит, как паровоз. А она хоть бы застонала для приличия. Словно Зюзя манекен долбит, словно куклу резиновую.
Сумерки в июне длинные, до самой полуночи смеркается, а то и дольше. И пока на остатках скамеечки мы сидели, всё вокруг неплохо видно было. Но в кустах иное дело – темно, свет не долетает, и толком ничего разглядеть поначалу не удавалось: ноги девушки – два белых пятна, а между ними третье вверх-вниз дергается – это Зюзя, стало быть, задницей своей светит.
Но замечаю: чем дальше, тем видней становится. Или зрачки попривыкли, или грибочки наконец вштыривать начали, или то и другое разом. Всё уже рассмотреть могу, даже трусы женские, в сторону отброшенные. И вижу, что девушка на Зюзины старания реагирует… ну, примерно как колода деревянная с дыркой, в ней просверленной. Или даже чуть холоднее.
Смотрит по-прежнему в сторону и хоть бы рукой-ногой шевельнула или звук какой издала… Если бы не видели сами только что, как она к нам шагает – точно подумать можно, что Зюзя в кустах трупак отыскал и не удержался, оскоромился.
Но вот что интересно… У меня на этот полутруп стоит по-прежнему, даже сильнее, хотя куда уж сильнее, казалось бы. И не только у меня. Слышу, рядом еще одно пыхтение наметилось – повернулся, а это Лёнчик утерпеть не смог: вжикнул молнией, елдину выкатил и давай ее наяривать, а сам на девку во все глаза пялится… И мне, заметьте, странным это ничуть не кажется. У меня, если по чесноку, рука тянется тем же самым заняться.
Ну дела… Ладно Зюзя, спермотоксикозом истомленный, но мы-то с Лёнчиком с чего так завелись?!
При этом часть моей башки вполне трезвой оставалась… Или не совсем трезвой, но всё ж соображала, про сто тридцать первую помнила и понукала меня: «Вали, вали отсюда! Присядешь ведь конкретно!» А другая часть башки берега потеряла и вопила гораздо громче и отчего-то голосом Лёнчика: «Не ссы, Гвоздь, она ж гашёная, не вспомнит ни хера потом!»
Но я и реального-то Лёнчика посылаю, если пургу несет, и этого, что в голове вякал, тоже послал. И пошагал оттуда. Заканчивайте, дескать, без меня. Потому как и начался трах тоже без меня, и это очень в тему: может, она, пока мы с Лёнчиком не подошли, полное согласие Зюзе изъявила, на всё и во всех позах. А может, и нет, но я в любом разе при нынешнем раскладе лишь свидетелем пойду, и моя условка при мне останется.