— Понимаю, почему ты скрыл свои от Офелии, — сказала я, и он нахмурился, обращая внимание к морю. Несколько елей Ситка и береговых сосен усеивали край участка, но это не стоило крови невинных. — Эта женщина — гребаная акула, Вик. Правда, она пугает меня до чертиков. Что мы будем с ней делать?
Он лишь покачал головой, пропуская свои татуированные пальца через волосы. Я немного приблизилась, чтобы, вдыхая, могла чувствовать этот мужественный мускусный запах, а не только соль, песок и море.
— Этой ночью больше никаких дел, — проговорил, смотря на меня и резко выдыхая. Виктор управлял своим гневом, как и всегда, как он сделал сегодня на переднем дворе, когда я бросила ему вызов, а он прижал меня к дереву. Он — мастер в контроле своего темперамента. Осмелюсь сказать, даже лучше, чем Оскар. — В этом проблема Хавок. Всегда есть кого похоронить, есть кто-то, кто хочет похоронить тебя, и куда более продуктивный способ провести время, — он снова рассмеялся, этот звук был настоящим определением АСМР[5] для моей души. — Иногда ты просто хочешь трахнуть свою девушку, понимаешь, о чем я?
Я ухмыльнулась, засовывая свою правую руку в карман, а в левой держала список.
— Не совсем. Вполне уверена, что родилась проклятой, потому что мне нравятся парни. Если бы только сексуальную ориентацию можно было выбирать.
Я покачала головой, когда Виктор ухмыльнулся в ответ. Око за око, так он сказал своей матери, но на самом деле это я и он в двух словах.
— Ты тянешь время, — сказал Виктор и не ошибся. Мысль о том, чтобы прочитать ему, что написано на листочке, наполняет меня ужасом. Он обернулся, облокачиваясь локтями на перила за ним, и посмотрел прямо на меня. — У нас будет еще одна свадьба, когда я получу свое наследство. И мы пригласим каждого сопливого придурка-миллиардера, которого знает моя мама. Она будет чертовски готической и напугает их всех до чертиков. Потому что, знаешь, мне недостаточно владеть уважением учеников старшей школы. Мы будем контролировать подземный мир, Бернадетт. Будем править им, — Виктор взял меня за руку и притянул ближе, выравнивая наши тела. Когда посмотрел сверху вниз в мои глаза, мое сердце остановилось. Потому что он обладал властью делать так. Владел моим сердцем и знал это. — Когда это время наступит, я скажу это всем присутствующим.
— О, пожалуйста, — пробормотала я, но, опять-таки, мои слова были мягкими, спокойными как волны океана.
Виктор выпрямился, кладя свои руки по обеим сторонами моего лица.
— Нет, послушай, — сказал он, но давление на моих щеках было нежным. Этими руками он может разбивать черепа или прижать меня к себе и обнять. — Офелия не сможет на самом деле понять, как ты важна для меня, пока нет. Она не может знать глубину того, что я чувствую. Если узнает, она сделает все, что в ее силах, чтобы разрушить нас.
— Никто не может разрушить нас, Вик. Мы уже сломлены, — сказала, и он заткнул мой рот поцелуем, оставляя задыхаться в его руках.
— Бернадетт, ты — движущая сила, стоящая за каждым моим действием, — повторил он, и я задрожала от звука глубокого голоса. Он мерцал в воздухе и проникал в меня, заполняя каждую трещину, каждый пробел. — Всегда была. Я никогда не смогу в достаточной мере отблагодарить тебя за это, — Вик целовал каждое из моих закрытых век, и я улыбнулась. Еще мне было немного не по себе, зная, что должна также уязвимо открыться для него, когда настанет мой черед. — Без тебя у меня не было бы причины. Причины жить. Причины сражаться. Причины преуспеть. Ты — кислород в моей крови и заряд, заставляющий мое сердце биться.
Весь воздух из легких ушел, и позволила боли от того, что не дышала, обжечь меня на мгновение. Я не имела в виду саму боль, а первый вдох, который сделала, когда наконец нашла в себе мужество снова втянуть кислород в легкие.
— Хоть я и не заслуживаю тебя, — продолжал он, когда перестала пытаться задержать дыхание на долго. Виктор тоже знал, что я делаю это, но он не торопился. Вместо этого растягивал каждое слово, словно моя душа была куклой вуду, а он вставлял в нее иголки. Каждая причиняла боль, но потом расцветало ни на что не похожее удовольствие. — Хоть моя любовь и эгоистична, я хочу, чтобы ты доверяла мне. Закрой глаза и чувствуй свободное падение, Бернадетт. Позволь мне поймать тебя.
Я открыла глаза в тот же момент, как вдохнула, наполняя свои легкие сладким, холодным зимним бризом. На мгновение стало так хорошо, что споткнулась. Вик держал меня. Он наклонился и поцеловал внешнюю сторону моей шеи, посылая огонь в кровь.
— Позволь мне быть твои мужем, и, блять, я клянусь, что буду любить тебя пока мир не уйдет в темноту и глубже, в звезды.
— Другие парни знают, какой ты мягкосердечный засранец? — прошептала я, но это было отвлекающим маневром, и мы оба это знали.
Виктор не был мягкосердечным засранцем, он был нежным только для меня. Я должна помнить об этом.
— Позволишь, Берни? — спросил он, целуя меня в ключицу. Я не потрудилась надеть прилегающий кусочек платья, горло и грудь были обнажены и готовы к его ядовитому поцелую. — Останешься ли ты со мной, пока нас не похоронят в одном и том же гробу, на одном и том же участке, на одном и том же кладбище?
— Ты ненормальный, — пробормотала и не могла противостоять его давлению, и он это знал. — Позволю. Я согласна.
Виктор ухмыльнулся, кладя свои руки на верхние части моих и поглаживая их вверх-вниз, немного согревая.
— Никогда не устану слышать, как ты произносишь это, — сказал он мне, немного хихикнув, когда мои щеки покраснели.
Даже в тусклом лунном свете, наверняка, видно, что я смущена и мне неловко. В ту первую ночь, когда Вик поклялся мне и попросил услышать мои обещания, все, что я сделала — это схватила его и затащила в постель.
Мы трахались всю ночь напролет, ненадолго останавливаясь, чтобы отдышаться.
Сегодня все по-другому. И сейчас мне не выбраться.
— Мои клятвы…похожи на поэму, — осмелилась признаться, поднимая между нами свернутый конверт. — Хоть я и отстой в них, но все же попыталась. Каким-то образом мне становится лучше, словно, написав о своих чувствах, их легче переварить.
Я выдохнула через нос и уставилась вниз на первое слово. Виктор. Всегда все начиналось с Виктора. С момента, когда он толкнул маленького мальчика с горки, который дергал меня за косички пока я не налетела на него в коридоре школы Прескотт.
— Я не считаю твои поэмы отстойными, — сказал Вик, и мне пришлось поднять глаза и найти его взгляд, чтобы удостовериться, что он говорит правду. Они были, как обычно, темными, ночь оттеняла их, но я все еще могла понять, потому что привыкла видеть в кромешной темноте. Он был серьёзен. — Раньше я доставал их из мусора в прошлом году. Каждый вторник и четверг после твоего третьего урока английского языка, — он сверкнул белозубой ухмылкой, когда мои губы раскрылись в удивлении. — Ты много писала о нас, о том, как сильно ненавидела нас.
— Я… — начала заикаться, но Виктор заставил меня замолчать поцелуем.
— Все хорошо. Всем нужна отдушина. Писательство может быть твоей. — Виктор облизал уголок своих губ и потянул пальцы к темно-фиолетовым волосам, немного подпортив их совершенство. Он всегда зачесывает их назад, как какой-то пятидесятилетний байкер с длинными волосами, и мне это чертовски нравится. Хотя ему не помешало бы время от времени портить свой вид. — Моя — насилие. Хочешь обменяться?
Я рассмеялась, но это вышло так, что у меня перехватило дыхание. Моя рука тряслась, и не думаю, что когда-нибудь была настолько уязвима перед другим мужчиной. Ближе только эпизод: я и Оскар на диване Аарона в гостиной. Мои губы сжались, и маленькая волна злости, которую я испытала, закалила нервы.