Лариса. Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого.
Карандышев. А если б явился Паратов?
Лариса. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда… Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно… Вероятно, мы никогда и не увидимся более.
На Волге пушечный выстрел.
Что это?
Карандышев. Какой-нибудь купец-самодур слезает с своей баржи, так в честь его салютуют.
Лариса. Ах, как я испугалась!
Карандышев. Чего, помилуйте?
Лариса. У меня нервы расстроены. Я сейчас с этой скамейки вниз смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться?
Карандышев. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да, впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли.
Лариса. Пойдемте домой, пора!
Карандышев. Да и мне нужно, у меня ведь обед.
Лариса(подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай, ай! держите меня!
Карандышев(берет Ларису за руку). Пойдемте, что за ребячество! (Уходят.)
Гаврило и Иван выходят из кофейней.
Явление пятое
Гаврило и Иван.
Иван. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич.
Гаврило. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету.
Иван. Коляска пустая в гору едет, значит господа пешком идут. Да вот они! (Убегает в кофейную.)
Гаврило. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.
Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута на левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок). Кнуров, Вожеватов; Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.
Явление шестое
Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.
Паратов(Ивану). Да что ты! Я с воды, на Волге-то не пыльно.
Иван. Все-таки, сударь, нельзя же… порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы… с приездом, сударь.
Паратов. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.)
Иван. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.)
Паратов. Так вы меня, Василий Данилыч, с «Самолетом» ждали?
Вожеватов. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет.
Паратов. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет»; да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: «Если вы, — говорит, — хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую: Робинзон.
Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.
Вожеватов. А как их по имени и отчеству?
Паратов. Так, просто, Робинзон, без имени и отчества.
Робинзон(Паратову). Серж!
Паратов. Что тебе?
Робинзон. Полдень, мой друг, я стражду.
Паратов. А вот погоди, в гостиницу приедем.
Робинзон(показывая на кофейную). Voila[1]!
Паратов. Ну, ступай, чорт с тобой!
Робинзон идет в кофейную.
Гаврило, ты этому барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного.
Робинзон(пожмиая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.)
Паратов. Это, господа, провинциальный актер. Счастливцев Аркадий.
Вожеватов. Почему же он Робинзон?
Паратов. А вот почему: ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым; разумеется, оба пьяные до последней возможности. Творили они, что только им в голову придет, публика все терпела. Наконец, в довершение безобразия, придумали драматическое представление: разделись, разрезали подушку, вывалялись в пуху и начали изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их на пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает, поднявши руки кверху. Я сейчас «стоп», сажусь сам в шлюпку и обретаю артиста Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам… Вот почему он Робинзон.
Вожеватов. А Непутевый на острове остался?
Паратов. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами посудите, господа, ведь в дороге скука смертная, всякому товарищу рад.
Кнуров. Еще бы, конечно.
Вожеватов. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая!
Кнуров. Одно только неприятно, пьянством одолеет.
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры — на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается!
Вожеватов. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего б не пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер?
Паратов. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
Вожеватов. Значит, веселый?
Паратов. Потешный господин.
Вожеватов. И пошутить с ним можно?
Паратов. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу, могу его вам дня на два, на три предоставить.
Вожеватов. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не останется в накладе.
Кнуров. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль «Ласточку» продавать?
Паратов. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты; Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски.
Вожеватов. Приданое хорошее.
Паратов. Но достается оно мне не дешево: я должен проститься с моей свободой, с моей веселой жизнью; поэтому надо постараться как можно повеселей провести последние дни.
Вожеватов. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться.
Паратов. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez francais![2] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля-Серж», а не просто «Серж». Умора!
На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.