В ночь на 18 сентября командный пункт штаба армии переходит на новое место. Средства связи, обслуживающий персонал и отдельные штабные офицеры начали перемещаться с вечера. Военный совет, начальник штаба и оперативные работники снимались последними. Переходить с документами по улицам города, на которых находились автоматчики и даже танки противника, было весьма рискованно. Поэтому мы решили основную группу командиров штаба и Военный совет переправить на лодках. Предстояло осуществить сложный маневр — от устья Царицы на левый берег Волги, в Красную Слободу, откуда на машинах на север, к переправе «62», а там уже на бронекатере снова на правый берег, сразу к месту нового командного пункта.
За Волгой для нас земли нет
На новом командном пункте штаба армии не было ни блиндажей, ни каких-либо укрытий, которые могли бы защитить нас хотя бы от пуль или мелких осколков. Над нами, на крутом берегу, находились нефтяные баки и бетонный бассейн для мазута. На песчаной отмели громоздились станки, моторы и другое заводское оборудование, которое было подготовлено к эвакуации за Волгу, но осталось здесь. У берега стояло несколько полуразбитых барж.
День 18 сентября начался как обычно: чуть взошло солнце, появилась авиация противника и начала бомбить и штурмовать боевые порядки наших частей. Основной удар наносился по вокзалу и Мамаеву кургану. Вслед за авиацией открыли огонь артиллеристы и минометчики противника. В ответ загремела и наша артиллерия. Бой кипел с нарастающей силой. Вдруг в 8 часов утра небо над городом очистилось от фашистских бомбардировщиков. Мы поняли, что войска Сталинградского фронта, действующие севернее города, перешли к активным действиям. Там началась разведка боем. В 14 часов нам стало ясно, чем она кончилась: над нашими головами снова появились сотни «юнкерсов». С еще большим ожесточением они продолжали начатую утром бомбежку боевых порядков 62-й армии. Это означало, что разведка боем на севере прекратилась или, по крайней мере, приостановилась.
На правом фланге наши части, перешедшие с утра в наступление, имели небольшой успех: стрелковая бригада полковника Горохова захватила возвышенность с отметкой 30,5; полк из дивизии Сараева захватил высоту 135,4. На участке танкового соединения 38-я мотострелковая бригада полковника Бурмакова полностью захватила фруктовый сад юго-западнее поселка Красный Октябрь.
Остатки 112-й дивизии Сологуба и полк Елина вели упорные бои на Мамаевом кургане. За день они продвинулись на 100–150 метров вперед и прочно закрепились на вершине кургана. В центре города и на левом фланге армии бои шли с прежним ожесточением. Противник, несмотря на огромный перевес в силах, успеха не добился. Наши части удержались на занимаемых позициях, за исключением вокзала, который за пять дней кровопролитных боев раз пятнадцать переходил из рук в руки и лишь к исходу дня 18 сентября был занят противником.
Контратаковать вокзал снова нам было уже нечем: 13-я дивизия генерала Родимцева была измотана. Она вступила в бой сразу после переправы через Волгу и выдержала главный удар немецко-фашистских войск, стремившихся с ходу захватить город. Гвардейцы нанесли врагу сильные удары. Им пришлось, правда, отдать врагу несколько кварталов Сталинграда. Но и это не было отходом или отступлением. Отступать было некому. Гвардейцы стояли насмерть, отходили только тяжелораненые, выползая поодиночке.
Из рассказов раненых явствовало, что фашистские захватчики, овладев вокзалом, несут большие потери. Отрезанные от главных сил дивизии, гвардейцы одиночками или группами по два-три человека закреплялись в будках стрелочных постов, в подвалах привокзальных помещений, за перронными путями и вагонами и оттуда самостоятельно продолжали выполнять поставленную перед ними задачу: били фашистов и с тыла и с флангов, истребляли их ночью и днем. Они навязывали врагу такую тактику уличного боя, которая вынуждала гитлеровских офицеров держать в напряжении роты и батальоны круглые сутки, бросать все новые и новые силы в разные стороны, чтобы окружить и подавить «одиночные крепости» советских воинов, решивших сражаться до последнего вздоха. Тогда-то особенно ясно стала оформляться мысль, которую я вынашивал с первых дней фронтовой жизни: что противопоставить хорошо отработанной, но шаблонной тактике противника?
На первом плане в моих размышлениях был солдат. Он — главный герой войны. Ему раньше всех приходится сталкиваться с врагом лицом к лицу. Порой он больше знает психологию солдат противника, чем генералы, наблюдающие за боевыми порядками врага с наблюдательного пункта. Он тоже изучает характер врага. Я подчеркиваю — изучает, потому что природа дала ему ум, сердце, способность мыслить и не только понимать волю своего командира, но и оценивать обстановку и замысел противника. Конечно, он меньше знает о войсках противника, чем штабные офицеры; он не видит поле боя так широко, как видим мы со своих наблюдательных пунктов, но по поведению солдат противника иа поле боя, при столкновении с ними в атаке или контратаке он больше, острее других чувствует моральные силы врага. А знать моральные силы врага не вообще, а непосредственно на поле боя — это в конечном счете главный, решающий фактор любого боя.