— Говори прямо, Марипоса. Ты боишься?
— Нет, не совсем. — Я колебалась, но лишь долю секунды. — Не хочу, чтобы моя Уна пострадала.
— Твоя сумка? С ней все будет хорошо.
— Не моя сумка, Капо. Кто дает прозвища сумкам? Моей Уне.
Капо сощурился.
— Ты всему на свете даешь прозвища. Вера. Путешествие. Я подумал, что у твоей сумки тоже есть имя. Так если это не твоя сумка, то о чем ты говоришь? И почему оно должно пострадать?
Я указала вниз, в направлении своей киски.
— Это моя Уна.
Он проследил за моим пальцем.
— Не понимаю.
— Моя вагина, — прошептала я.
Лицо Капо расслабилось, на мгновение на нем ничего невозможно было прочесть, а потом он разразился диким смехом.
— Уна? Где ты это слышала? Или ты сама придумала такое прозвище.
— Нет! — оборонялась я. — Джослин. Именно так она ее и называла! Она велела мне быть осторожной на велосипедах, так как они могут навредить моей Уне. После того, что случилось с... Замбони, я не хочу... может быть... испортить то, что еще может быть целым.
Замбони использовал пальцы, так что я не была уверена, сделал ли он что-нибудь, что нарушило мою целостность, так как именно тогда у меня начался цикл. Если нет, то для меня было важно поделиться этой частью меня с кем-то, кому я доверяла. Для меня было бы очень важно знать, что он не навредил мне физически. Потому что эмоционально он уж точно мне навредил.
При упоминании о Замбони все веселье схлынуло с лица Капо. Я не хотела поднимать эту тему, но Капо настаивал, и мне нужно было честно сказать, почему я не решалась ехать на байке.
Не желая, чтобы у Замбони была власть испортить наше время с ним - мою первую поездку в Италию!; да куда угодно - я решила попытаться поднять ему настроение. Я усмехнулась.
— Джослин наблюдала за мной из окна, когда я играла на улице с Райанами. Всякий раз, когда я надевала платье, и она чувствовала, что я становлюсь слишком «свободной» в нем, она стучала в окно и кричала: «Мари! Опусти платье, а то вся округа увидит твою Уну!» Потом она еще некоторое время продолжала стучать. Все соседи считали ее сумасшедшей.
— Да, но она была хорошим человеком.
— Джослин и Папаша относились ко мне как к своей.
— Я знал, что так и будет. Джослин всегда хотела иметь детей, а Мистер Джанелли очень любил их. Я знал, что там ты будешь в безопасности.
— Ага, — я выдохнула, смахивая несколько маленьких завитков волос, выбившихся из моих каскадных косичек. Я пробормотала что-то о том, как сильно скучаю по ним по-итальянски.
Капо с минуту наблюдал за мной.
— Полагаю, что причина, по которой ты так хорошо помнишь итальянский, услышав слова, заключается в том, что твои родители говорили с тобой только по-итальянски. Когда я привел тебя к Джослин, она говорила с тобой только по-английски. Они не хотели, чтобы кто-нибудь узнал, что ты говоришь по-итальянски.
Я не знала, что на это ответить, но мысль о родителях, которых я никогда не знала, заставила меня почувствовать тяжесть на сердце.
Капо, казалось, уловил это.
— Мы в Италии. Все, что было в Нью-Йорке, остается в Нью-Йорке. — Он обнял меня за талию, притягивая ближе. — Что скажешь, mia moglie28, готова ли ты ехать со мной? Клянусь, что твоя Уни не пострадает, — его губы растянулись в широкой ухмылке. — Под моим неусыпным контролем она в полной безопасности. И ни окрестности, ни жители деревушки не увидят ее во всей красе. Сядь поближе ко мне, чтобы твое платье не развевалось веером. Мы оба знаем, как я отношусь к мысли о том, чтобы делиться с кем-то тем, что принадлежит мне. Я не делюсь.
Я рассмеялась над тем, как нелепо звучит Уна из его уст. Но он был прав. Италия была слишком совершенна, чтобы тратить время, проведенное здесь, на вещи, которые невозможно изменить.
— Ты? Делиться?— игриво усмехнулась я. — Ни за что на свете.
— Ты не ответила мне, Бабочка.
—Sì! Facciamolo!29 Ага! Давай сделаем это!
Капо отпустил меня, перекинув ногу через сиденье. Я расположилась позади него, прилипнув к нему, как клей, а он протянул мне шлем, как только я устроилась удобнее. Капо завел мотоцикл, и я почувствовала, как машина вибрирует у меня под ногами. Я обхватила мужа руками, держа крепко.