– Давай поговорим о другом, – слегка поморщился Марк.
Луи сел за стол рядом с Клеманом и несколько минут задумчиво молчал, подперев рукой подбородок.
– Женщина из Невера, – сказал он, – помогла нам продвинуться на три пункта. Благодаря ей мы взяли в тиски старого скульптора, хотя он еще может выскользнуть, тут я с тобой согласен. Но он вполне может быть к этому причастен. Благодаря ей же мы видим, что поэтическая гипотеза Люсьена оказалась совершенно неверна. Убийства начались задолго до улицы Аквитании. Возможно, первой была малышка Клер из Невера. Он мог продолжать лет восемь где-нибудь в Австралии.
– Допустим.
– А тогда к поэме пришлось бы добавить несколько строк в начале, а это невозможно.
– Нет, – согласился Марк, – но ты сказал, что убийца считает своих жертв. Тогда почему он говорил Клеману про «первую девушку», «вторую девушку»?
Луи поморщился:
– Наверное, это «первые девушки», порученные Клеману, но не первые в цепочке убийств.
– А разве цепочка не должна на чем-то закончиться?
– Господи, да понятия не имею, Марк. Вернее, я знаю одно: надо забыть про «El Desdichado» и Черное Солнце. Ключ к разгадке в другом. И наконец, третье: благодаря давнему убийству в Невере мы можем узнать, как приблизительно выглядит убийца. По крайней мере кого стоит подозревать – Клермона или Секатора.
– Чик, – сказал Клеман.
– Или пупсика, сам знаешь чьего, – тихо добавил Луи. – Или совсем другого человека. Потому что в тот вечер, когда была убита Клер Отисье, убийцу едва не настиг сосед, который погнался за ним. «Храбрый кондитер», прочти заметку.
Марк присвистнул.
– Да, – сказал Луи, – я еду в Невер после обеда. Если можешь, поехали со мной. Доверь Клема-на крестному и Матиасу, у них все будет хорошо теперь, когда они вместе булыжники клеят.
– А моя работа? Тебе наплевать на это?
– Отпросись. Поездка займет день или два.
– Я буду выглядеть безответственным типом, – проворчал Марк. – Я только что с трудом получил это место. Зачем я тебе? Можешь и один поговорить с этим храбрым кондитером.
– Конечно. Но я не смогу нарисовать Клермона, или Секатора, или сам знаешь кого. А ты сможешь.
– Чик, чик, – сказал Клеман.
– Клеман, забудь на время про Секатора, ладно? – попросил Луи, кладя руку ему на плечо.
Марк нерешительно поморщился.
– Подумай, – сказал Луи, вставая. – Я заеду в два часа. Возможно, убийство все-таки важнее белья мадам Туссен.
Марк взглянул на корзину.
– Это белье мадам Малле, – поправил он. – Почему в старых газетах пишут, что это могла быть женщина?
– Не знаю. Меня это тоже беспокоит.
Глава 32
Секатор сидел в тени сарая, зачерпывая ложкой из котелка какое-то варево. Луи несколько секунд наблюдал, как тот хлебал еду, потом подошел и встал напротив, прислонясь спиной к дереву. Он достал бутерброд из бумажного пакета. Оба молча жевали. На кладбище было безлюдно и тихо, издалека доносился гул машин. Секатор расстелил на сумке чистую белую салфетку с кружевными углами и положил на нее хлеб и нож. Вытерев пот со лба, он бросил на Луи мутный взгляд и снова принялся равнодушно жевать.
– Осторожно, оса! – воскликнул Луи, вытянув руку.
Секатор живо убрал ложку ото рта и махнул ею в воздухе. Оса взлетела, покружилась над его головой и исчезла.
– Спасибо, – буркнул он.
– Не за что.
Секатор задумчиво зачерпнул ложкой еду.
– В южной стене целое гнездо, – пояснил он, – меня вчера трижды чуть не укусили.
– Вызови пожарных.
– Ага.
Он шумно поскреб котелок и поставил его между колен, чтобы взять хлеб.
– Красивая скатерка, – сказал Луи.
– Угу.
– Похоже, ручная работа.
– Это моя мать сделала, – проворчал Секатор, взмахнув ножом. – С ней надо бережно обращаться, очень бережно. Это сыновний оберег.
– Сыновний оберег?
– Ты глухой? Моя мать сшила такие всем своим детям. Ее надо стирать каждое воскресенье, если хочешь, чтобы она тебя берегла. Потому что она говорила, мать моя, что если каждое воскресенье стирать, надо знать, какой день сегодня, а потому нельзя слишком напиваться. И надо встать, чтобы постирать. А еще надо, чтоб горячая вода была и мыло. А для этого нужно крышу над головой иметь. А за нее надо платить. Вот и выходит: чтобы салфетка была чистой, надо вкалывать, нельзя сидеть сложа руки каждый день, с неба на тебя ничего не свалится, так мать говорила. Вот почему это сыновний оберег. Моя мать, – добавил Секатор, хлопнув себя по лбу рукояткой ножа, – все предусмотрела.
– А дочери? – спросил Луи. – Для них она тоже делала обереги?
Секатор презрительно пожал плечами:
– Девчонки так не пьют.
– И ты каждое воскресенье стираешь белье?
– Только салфетку, мне этого хватает.
Луи отогнал еще одну осу, доел бутерброд и стряхнул крошки с одежды. Секатору повезло. А ему от отца досталось только стеганое одеяло, тяжелое, как мешок цемента, в самый раз, чтобы придавить тебя к кровати, когда много выпил.
– Я принес тебе вина из твоих краев. Сансер.
Секатор подозрительно глянул на него:
– Ты небось не только это принес?
– Да, еще фотографию убитой женщины.
– Вот новость-то.
Секатор поднялся, осторожно положил белую салфетку в свою старую грязную сумку, сполоснул миску в сарае и положил на плечо грабли.
– Мне работать надо, – сказал он.
Луи протянул ему бутылку. Секатор молча открыл ее и сделал пару глотков. Потом протянул руку, и Луи подал ему вырезку из газеты, сложенную там, где была фотография. Тевенен несколько секунд смотрел на нее, потом снова глотнул вина.
– Ну и… – сказал он. – Где ловушка?
– Ты ее знаешь?
– Ну еще бы. Я еще жил в Невере, когда ее убили. Любой в Невере ее узнает. Только про нее и писали целых две недели. Ты их что, коллекционируешь?
– Думаю, с ней расправился убийца с ножницами. Например, ты.
– Да пошел ты… Я не один жил тогда в Невере. Дурень деревенский тоже там был.
– Но он не уехал в Париж через две недели после убийства, как ты, разве не так? Ты испугался?
– Я ничего не боюсь. Боюсь только салфетку не постирать. В Невере работы не было, вот и все.
– Я ухожу, Тевенен, – сказал Луи, пряча газету в карман, – еду в твой родной город.
Секатор с мрачным видом принялся грести дорожку, посыпанную песком.
– Я еду повидаться с человеком, который гнался за убийцей, – добавил Луи.
– Оставь меня в покое.
Луи медленно прошел кладбище по раскаленной от солнца аллее и сел в перегревшуюся машину. Сначала он обрызгал Бюфо водой и потом устроил его на переднем сиденье. Куда ему спрятать жабу на время поездки, если Вандузлер-младший поедет с ним? Может, в бардачок? Луи вытащил оттуда дорожные карты и прочий хлам и прикинул, годится ли он для жилья. Ему было не понять, отчего Марку так противны земноводные. Вообще-то они с Марком редко понимали друг друга.
В два часа он толкнул дверь Гнилой лачуги. Люсьен с Вандузлером-старшим пили кофе, и Луи согласился выпить четвертую за этот день чашку.
– Ты говорил с полицейскими? – спросил Люсьен.
– О Нервале? Да. Они не поверили.
– Ты шутишь? – воскликнул Люсьен.
– Вовсе нет.
– То есть они ничего не собираются делать, чтобы спасти следующую женщину?
– Во всяком случае, устанавливать слежку за твоими улицами они не собираются. Они ждут, пока те, кто прячет Клемана, сделают какую-нибудь глупость, чтобы его схватить. Спокойно сидят и выжидают.
Люсьен покраснел. Он шумно шмыгнул носом и откинул волосы со лба.
– Это не мои улицы, черт побери! – крикнул он. – А ты что думаешь делать?
– Ничего. Я еду в Невер.
Люсьен встал, с грохотом оттолкнул стул и вышел из комнаты.