Отступил.
И исчез под обрывом.
...Весь сход бросился к круче.
Тревога охватила село.
Со всех сторон бежали люди к реке. Подобрав полы ветхого подрясника, торопливо бежал батюшка, за ним несся поджарый псаломщик. Из всех ворот выскакивали люди, кто с чем, громко и тревожно переговариваясь.
-- Невод тащите! -- кричал кому-то в улицу высокий и худой мужик, -Павла Павлыч... багры не забудь!
-- Кто-о? -- неслось откуда-то.
-- Багры-ы...
Берег запрудили мужики и бабы.
Быстробегущую поверхность реки бороздили лодки. Забрасывали сети, щупали баграми.
-- Кузьма-а! -- неслось по реке, -- заводи глубже... вправо, вправо!
-- Ле-ве-е-й...
-- Держи к заводи!
Невод закидывали, вытаскивали, пыхтя и захлебываясь, щупали веслами, баграми. Среди гомона на берегу батюшка с растерянным видом кричал.
-- Ну-ко, ребятушки!.. Благословись... еще разок! К кустам-то, к кустам... Ониси-и-м!
-- О-о-о! -- неслось по реке, не умолкая, вспугивая уток по камышам.
А вверху, каркая, кружились галки, как будто чуя добычу. Весь серый свет теперь интересовался Микитичем, искал и звал его, но Микитичу уж ничего не надо было. Как будто по доброй воле, устав бродить по темным омутам, попал он к вечеру в невод... Тут же на берегу его положили на рогожку, другою прикрыли, поставили караульных.
-- Караульте, ребята, хорошенько, -- шутили мужики, -- чтобы не сбежал, пока его благородие приедет.
Смирно, тихо лежал Микитич под рогожей, только застывшие ноги его торчали из-под нее. Молча сидели вокруг караульные, попыхивая трубками.
Народ давно разбрелся.
Стемнело...
Луна взошла.
Из кустов вышла женщина, подошла, постояла, потрогала ногой рогожку.
-- Достукался!
И пошла прочь.
Три дня лежал Микитич, ожидая начальства.
На третий день к вечеру, проездом, завернул на берег становой.
-- Что за падаль? -- сказал он, слегка ткнув ногою в рогожку и затягиваясь папиросой.
-- Утопшая душа, ваше скородие, -- отозвался один из караульных.
Красная, широкая физиономия станового загорелась смехом.
-- Ну... душа-то давно на том свете в кабачке сидит... ха-ха! А это просто падаль человеческая. Тлен! Чать, поди и черви есть?
И становой набожно вздохнул.
-- Охо-хо... все там будем.
-- В кабачке-то? -- подхватил длинный фельдшер.
И переломился в беззвучном смехе.
Становой еще раз ткнул ногой рогожку.
-- Закопать!
И поехал к батюшке на стакан чая.
Там он застал мужиков со старостой во главе. Батюшка волновался и спорил, а мужики доказывали ему, что Микитича нельзя хоронить у кладбищенской ограды, а надо его на границу трех сел снести, где земли сходятся...
-- Почему? -- дивился батюшка.
-- Грешная душа, беспокойная душа... утопшая! -- объяснял староста. --Такую душу земля не принимает, та душа возле могилки бродит, крещеный люд пугает... а еще и молонью притягивает. Все хлеба у нас затопит! Только и средство... на границу трех сел...
-- Что за вздор! -- возмущался батюшка.
А становой только смеялся.
-- Сколько хлопот, чтобы падаль зарыть!
Наконец, батюшка строгостью и ссылками на закон отвоевал Микитичу место у кладбищенской ограды...
...С тех пор, когда разражалась над селом гроза, мужики говорили:
-- Ишь, как притягивает! Не напьется... жадная душа!..
----------------------------------------------------
Первая публикация: журнал "Пробуждение" No 18, 1913 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.