— Ты уже на земле, Лу. Вставай! — стал он теребить друга.
Тот лежал неподвижно, не подавая признаков жизни.
Кешка оттащил Лу от приплеска и приложил ухо к его груди. «Не дышит!» — показалось ему. Мальчику приходилось видеть, как рыбаки приводили в чувство тонувших людей. Он принялся колотить друга по лопаткам, перевертывал его на спину, хватал за руки и беспорядочно ими махал.
Неизвестно, помог ли Кешка, но к его великой радости изо рта Лу полилась вода.
— Леньча, возьми пальцы в рот, пусть стошнит, — советовал он, и, видя, что Лу не понимает, сам засунул ему пальцы в рот.
Кешка тотчас же поплатился за эту смелость. Задыхающийся Лу так схватил его зубами, что Кешка с криком вскочил:
— Пальцы, черт!.. Пальцы! Чего кусаешься?! Я ж тебя спасаю, а ты?!
Наконец Лу открыл глаза и начал отплевываться.
— Ожил! — обрадовался Кешка.
3
— Ну, что, Леньча, подадимся дальше? — спросил Кешка, когда Лу отдышался. — Смотри, где теперь Хенина сопка. На той стороне осталась.
Лу безразлично посмотрел и ничего не ответил.
Откуда-то появилась сорока. Она села на лозу и пронзительно застрекотала, словно подбадривая ребят.
— Надо дотемна переправиться через реку. А то солнце уже зашло. Паромщик может сказать: «Переплавляйтесь вплавь, вы ж без телеги», — торопил Кешка товарища, дергая его за мокрую рубаху.
Лу нехотя встал. Опять пришлось отыскивать пень, чтобы китайчонок смог забраться на Вулкана.
Проселочная дорога проходила по живописной местности. Справа виднелась береговая полоса реки Суйфун. Слева цвел мак, посеянный здесь китайцами. Тут были бутоны розовые и малиновые, темно-красные и ярко-красные, синеватые и бледно-розовые, сиреневые и чисто белые.
За деревьями показалась переправа. Мальчики хотя и не ожидали с этой стороны погони или засады, но все же со страхом въехали на паром.
— Что это вы, хлопчики, мокрые, да и конь тоже? — спросил паромщик, глядя на влажные рубашки мальчиков.
Дети украдкой переглянулись.
— Да так, малость выкупались, — нашелся Кешка.
Дед посмотрел на побывавшее в воде седло, на влажную гриву лошади, на встревоженные лица мальчуганов и укоризненно покачал головой, но больше вопросов не задавал.
Когда паром причалил к берегу, был уже поздний вечер. На улице-односторонке, у засиженного воробьями забора, ребята распрощались с Вулканом. Кешка быстро разнуздал коня, обнял за шею, а Лу погладил белое пятно на его лбу.
Вулкан против обыкновения не топтался. Почувствовав ласку, он стоял смирно, наклонив красивую голову, и только изредка поводил ушами, словно прислушивался.
Пустив Вулкана, чтобы он сам дошел до городского дома Хватова, взволнованные ребята отправились домой.
Вот и знакомый телеграфный столб с перекладиной наверху. Он покосился и походил на подгнивший кладбищенский крест. «Сейчас мамку увижу. Наверно, все хворает. Сам расскажу ей и про Хватова, и про партизана Налетова, и про коня. Скажу, что без коня не добрались бы: и лес, и звери, и далеко!» — с такими мыслями Кешка подбежал к воротам небольшой мазанки, которая стояла около дороги. И вдруг из-за ограды послышался бешеный лай незнакомой цепной собаки. От неожиданности Кешка отпрянул назад. Лу тоже остановился и проговорил:
— Кешка, какого пса твоя мать взяла. Смотри не подходи, а то без штанов останешься.
Собака не находила себе места. Она хрипло рычала, становилась на задние лапы, кидалась в сторону ребят. К удивлению мальчиков, из ворот вышла незнакомая девочка.
— Что тебе нужно? — стараясь перекричать собачий лай, произнесла она.
— Как что? Я домой пришел. К мамке… Это чья собака? Убери ее!
— Тут теперь мы живем, и собака наша.
— А где моя мамка? — тише спросил Кешка.
— Так это ты тут жил с матерью?
Кешка кивнул.
— Твоей мамки уже нет. Померла. Ее похоронили там, — и девочка показала рукой в сторону кладбища.
Кешке показалось, что и дом, где он жил с матерью, и небо — все покачнулось. Он ухватился за тонкий тополь, который сам посадил перед окном, нагнул голову и безутешно зарыдал.
— Ты не плачь. Давай пойдем к нам. Там узнаем, моя мамка все расскажет. Может, врет эта девчонка! Пойдем, Кеша, — успокаивал Лу.
— Сам ты врешь! — бойко возразила девочка. — Спроси кого хочешь. Все знают. И чего мне языком-то молоть? Грешно!
Убитый горем Кешка не двигался с места. Ему бы нужно подробно расспросить о смерти матери, но рыданья не давали говорить. Постояв несколько минут, он, заботливо поддерживаемый товарищем, пошел на дорогу.