Но не было в его жизни девушки, подобной Ребекке, тщательно охраняемой родителями и абсолютно невинной. Он усмехнулся, вспомнив огонь, который он смог разжечь в ней, и как она была потрясена собственным искренним порывом. Она была способной ученицей, а он – превосходным учителем. Но куда бы это обучение их завело? Ее семья вряд ли сочтет его подходящим мужем для их дочки, а связь с такой девушкой, как Ребекка, означала только одно – женитьбу. Других вариантов не могло быть. Хорошо, что он хотя бы завязал с боксом и заимел постоянную работу. Деньги он получал небольшие, но это был честный труд, и Рори имел возможность продвинуться. Если Ребекка поверит в него, то они найдут вместе способ умиротворить ее семейку.
Предмет его размышлений уже приблизился к речке и прятался за стволом старой ольхи, наблюдая за Рори и набираясь мужества, чтобы заговорить с ним. Опершись коленом на лежащее у самой кромки воды бревно, Рори уставился на поплавок. Удочка была закреплена меж двух прибрежных камней.
Набрав полные легкие воздуха, она вышла из укрытия и обратилась к Рори с следующими словами:
– Вы, кажется, находитесь за миллион миль отсюда, мистер рыбак? Рыба утащит ваш поплавок, крючок, леску и удочку, а вы даже и не заметите этого.
Он мгновенно развернулся к ней, их взгляды встретились. Он наслаждался румянцем, вспыхнувшим на ее щеках. Лилового цвета наряд обрисовывал все изгибы ее фигуры и в то же время выглядел на удивление скромно.
– Рыба меня мало интересует. Я думал о тебе. Мне нравится то, что ты сотворила со своими волосами. – Он протянул руку и коснулся нежных завитков, над которыми она столько трудилась накануне с помощью нагретых щипцов. – Я боялся, что ты не придешь.
Когда Рори взял ее за руку и усадил рядом на бревно, ей показалось это вполне естественным. Она и не подумала сопротивляться или возражать.
– Мне было трудно найти момент, чтобы незаметно скрыться. Леа пригласила всех нас на обед после службы, и я должна была изобрести предлог, чтобы не пойти.
– Я рад, что ты его изобрела, – сказал он, улыбаясь все шире.
Некоторое время Ребекка нервно кусала губы.
– Боюсь, что я солгала… Вернее, преувеличила истину. Я сказала, что жара измотала меня и я не смогу вынести долгой поездки в дом Снейдов. Я сослалась на головную боль и сказала, что поднимусь наверх отдохнуть.
– Дорога до ранчо Снейдов действительно далека. Ты не солгала.
– Но я не дома и не лежу в кровати с мокрым полотенцем на лбу…
Она осеклась, заглянув в его веселые глаза, и сразу ее мелкая ложь показалась ей не стоящей внимания. Она улыбнулась ему в ответ.
– Вот так уже лучше, – сказал он, взявшись пальцами за ее подбородок и запечатлев на кончике носа легкий поцелуй. – Раз ты лишилась из-за меня званого обеда, я должен поделиться с тобой своим ленчем. Он не изыскан, но сможет нас с тобой насытить.
Он достал из сумки половину большого хлеба, внушительный кусок мягкого аппетитного сыра и несколько груш.
– Хлеб и сыр из трактира Страйкера, а груши я позаимствовал в чьем-то саду неподалеку от твоего жилища.
Он сообщил это без каких-либо признаков раскаяния.
– Стыдно, Рори, это грех, – от улыбки у нее появились ямочки на щеках.
– Я могу сходить на исповедь. Такая маленькая провинность обойдется мне в несколько прочитанных подряд молитв деве Марии.
– Ты ходишь в церковь? – спросила она уже серьезно.
Рори поежился.
– Я не был там уже очень давно. Честно признаться, я стал плохим католиком с тех пор, как умер мой отец, хотя сестра Франциска Роза билась изо всех сил, чтобы заронить что-то святое в мою душу.
– Она была добра к тебе?
Для Ребекки сестры-монахини, монастыри и вообще все, что связано с католичеством, было окутано покровом пугающей тайны.
– Добра? Не то слово! Она была воплощением доброты. Это не значит, что она прощала мне все. Очень часто ее палка гуляла по моей спине, когда я нарушал приютские правила, но она обладала удивительным чувством юмора и блефовала в покере так умело, что я подобных ей игроков не встречал потом ни в одном салуне.
Ребекка была потрясена.
– Она играла в карты со своими воспитанниками?
– Мы играли на пенни, и весь выигрыш шел в копилку для раздачи беднякам, – пояснил он, оправдывая свою любимую наставницу. – Она была удивительной женщиной. Их было всего трое, сестер-монахинь, и они опекали больше сотни сирот.
– Да, это достойно удивления. – Ребекка представила себе, что могла вытворять сотня мальчишек, собранных вместе.
– Самым удивительным был ее удар левой. Она была моим первым тренером.
У Ребекки открылся рот, а глаза расширились и стали круглыми как блюдца.
– Что? Женщина… монахиня… учила тебя боксу?
– Ну да! Ее брат был когда-то чемпионом Лондона.
Он протянул ей ломоть хлеба с сыром, а сам принялся чистить груши. Ребекку словно ударили обухом по голове. Небрежность, с которой он поведал ей о жутком поведении своей католической наставницы, повергла ее в трепет. Вероятно, ее родители и Селия были во всем правы. Она безумна, раз свела знакомство с Рори Мадиганом. Говорить с ним о его религии, чуждой и непонятной ей, означало ступить на скользкую тропу, но тема бокса была более актуальна и не грозила вспышкой ссоры. Она решила попробовать высказать свое мнение.
– Бокс – это опасный способ зарабатывать себе на жизнь. Моя подруга Селия Хант сказала, что ты устроился на конюшне у Дженсона. Значит, ты бросил этот ужасный бокс? – Все зависит от обстоятельств, – ответил он уклончиво. – Раз мой менеджер Януарий отчалил в Англию, я решил подыскать себе постоянную работу. Я умею обращаться с лошадьми, и мистер Дженсон мной доволен. Хотя я не думаю, что, объезжая мустангов, я рискую меньше, чем сражаясь на ринге.
– Ты укрощаешь мустангов? О, Рори, ты не должен этим заниматься. – Она уронила нетронутый бутерброд на платок, расстеленный Рори у нее на коленях, и крепко схватила его за руки. – Я не собирался пугать тебя, Ребекка. Сейчас я уже покончил с мустангами. Кстати, я не укрощал их так, как это делают безграмотные лихачи-ковбои. У меня свои методы. Со следующей недели я начну тренировать породистых скакунов для скачек. Со временем я смогу начать свое дело, если мои лошади будут завоевывать призы.
Он ждал, как она отнесется к его предположениям.
– Я рада, что ты остаешься в Уэлсвилле, хотя не уверена, что мой отец одобрит твое новое занятие. Он осуждает участие в скачках. Он против всего, что связано с денежным азартом.
– А одобрение твоего отца для тебя очень важно, не так ли? – Рори задал этот вопрос небрежно, как бы между прочим.
– Да. У меня чудесный отец. Добрый, воспитанный, образованный. Он окончил третьим богословский факультет в Йеле и отказался от процветающего и доходного прихода в Бостоне, чтобы здесь, на Западе, распространять Евангелие. Моя мать больше любит Леа, но папа… О, он всегда рядом, когда я нуждаюсь в нем. Я не хочу огорчать его. Но, Рори, помоги мне Господь, я не хочу потерять тебя тоже! С моей стороны бесстыдно и дерзко говорить такое вслух. Я стала похожа на распутную девицу. Мне нельзя быть здесь с тобой вдвоем в таком уединенном месте. И я не должна была целовать тебя и вести себя так, как… как мы с тобой тогда в огороде.
Она опустила глаза, не выдержав его холодного оценивающего взгляда. Ее руки нервными движениями машинально разглаживали складки на коленкоровой юбке.
– Ты не распутная девица. И не бесстыдная. И не дерзкая. Ты самое чистое существо на свете. Выслушай это от человека, который в жизни достаточно нахлебался всякой дряни. Я повидал столько распутных девиц… – Он с некоторым удовлетворением отметил про себя, что в ее глазах вспыхнула искорка ревности. Зрачки засветились по-кошачьи – зеленью с золотым ободком.