Ей хотелось ударить его как следует коленкой между ног. Почему он насмехается над ней? Ей и так невыносимо тяжело было выдерживать все эти странные взгляды людей – знакомых и незнакомых. А какая головомойка ждет ее дома!
Рори взял ее под руку, опасаясь, что она не согласится, а отпрыгнет от него, как от ядовитой змеи. Но она покорилась этому галантному жесту.
Они проследовали через расходящуюся, и во многом разочарованную, публику к свободному от уединившихся парочек пятачку чахлой травы в тени умиравшего от старости дерева.
Когда они остались наедине, Ребекка процедила сквозь зубы с яростью:
– Что тебя угораздило кинуть на стол двойного «орла»? Ты что, ограбил банк?
Рори усмехнулся.
– Это часть моего приза за последний матч. Мы соревнуемся с Уэллсом, кто больше выделит средств для бедняков. Когда-нибудь я так дам ему по темени, что он остолбенеет. Думаешь, он торговался только за корзинку – твою или Селии? Он торговался за голоса избирателей. Я насквозь вижу подобных типов.
– Нам нельзя оставаться с тобой наедине. Будет столько пересудов…
Боже, как она дрожала! Каждая ее жилка трепетала… И Ребекка еще находила в себе мужество сочувствовать подруге.
– Амос, может быть, жестоко обойдется с Селией. А она так увлечена им.
– А ты хочешь выйти за него замуж? – Рори был по-глупому безжалостен. Но его понесло, и он дал волю своей ненависти. – Ведь Амос главная опора вашей жалкой церкви? Не будь его, и вся церковь рухнет?
И она выслушивала эти оскорбления! И не дала ему пощечину, и даже не убежала прочь. Что с ней случилось? Неужели он купил ее за два золотых «орла», предназначенных на благотворительность? Рори сам понял по ее напряженному молчанию, что затронул недозволенную тему, и извинился.
– Я погорячился, Ребекка. Прости меня. Я сейчас сам не свой.
– Я знаю, Рори. Но не это главное! Мои родители будут в ярости, когда узнают, что именно ты купил мою корзинку. Они не позволят тебе ухаживать за мной.
– Потому что я презренный ирландец? Не так ли? И мои доллары не так пахнут? Они им не нравятся?
– Не в этом дело. Ты католик, а я пресвитерианка…
– Но Христос у нас един. Я хочу жениться на тебе, а не на твоей церкви. Не думай, что я такой уж преданный вере католик. С тех пор, как я потерял родителей, я ни разу не молился истинно, а в приюте только для приличия исповедовался и ходил к мессе.
Ребекка не нашлась, что ему ответить. Она выбрала местечко под деревом, где трава еще не пожухла от зноя, села на землю, аккуратно разглаживая юбку.
– Я ревную тебя к Амосу Уэллсу, – признался Рори, усаживаясь рядом с ней. – Твой отец так лебезит перед ним.
– Мистер Уэллс самый богатый прихожанин в нашей нищей церковной общине. Ты прав – без его пожертвований отцу пришлось бы туго.
– Но зачем же ради пустых обрядов жертвовать своим счастьем?
– Я никогда не изменю своей вере! – воскликнула с испугом Ребекка.
– Не думай, что я буду на этом настаивать. – Он легонько потрепал ее по щеке. Какой она выглядела растерянной и смущенной! – Сознайся, Ребекка, дело не в религии, может быть, даже совсем не в ней. Родители хотят тебя выдать замуж за богатого человека.
– Они желают мне добра. Я всегда донашивала старые платья Леа и помогала маме готовить еду и убираться в доме. У нас никогда не было служанки. А другие леди и их дочери одеваются модно, и слуги делают за них всю работу.
– Выходи за Амоса и будешь купаться в роскоши! – Рори опять начал сердиться.
– Но я не люблю его! – Она стукнула кулачком по корявому стволу дерева. Пронзившая ее боль помешала Ребекке разрыдаться от жалости к самой себе. Она слизнула выступившую из царапины кровь.
– А меня ты полюбила бы, если б я разбогател? Я бы мог бросить работу у Дженсона и вернуться на ринг.
Рори произнес это внешне равнодушно, но внутри у него все клокотало. Она не поняла, издевается ли он над ней или говорит серьезно, но на всякий случай воскликнула, категорически возражая:
– Нет! Нет! Я не хочу, чтобы ты занимался боксом. Тебя могут искалечить, даже убить.
Ребекка обняла его шею и спрятала голову у него на груди.
– Зато на ринге я смогу заработать кучу денег. Так было уже раньше, но мне тогда незачем было их копить.
Он зарылся лицом в мягкое золото ее волос, приподнял ее, как пушинку, и усадил себе на колени.
– После нескольких приличных поединков я получу достаточно, чтобы не чувствовать себя голодранцем. Тогда я явлюсь в твой дом как солидный жених и попрошу у твоих родителей, как положено, разрешения ухаживать за тобой.
– Нет, Рори, пожалуйста! – Она гладила ладошками его плечи и грудь, словно стараясь убедиться, что он здесь, рядом. Пока еще в целости и сохранности. – Я не хочу потерять тебя. Один раз тебя уже пытались отравить эти ужасные люди, могут найтись и другие, подобные им. Может случиться так, что ты уже не вернешься ко мне.
– Но если я останусь на конюшне, твоя семья и разговаривать со мной не захочет. Бокс – единственное, что я умею… ну и еще лошади.
– Со временем мистер Дженсон даст тебе более уважаемую работу. Ты сам говорил, что он позволит тебе заниматься со скаковыми лошадьми. – В ее голосе звучала надежда.
– Со временем… А кто знает, сколько придется ждать? Может быть, годы, и я все это время буду оставаться паршивым ирландцем с дырявыми карманами, чужаком без положения в обществе и без семьи?
– Я буду ждать тебя хоть вечность, Рори. Я не выйду никогда замуж, если… – Она осеклась, покраснела и прикрыла ладошкой рот.
– Ты выйдешь замуж только за меня, – сказал он решительно и стукнул кулаком себя в грудь. В этом жесте было столько мальчишеского. – А я не женюсь ни на ком, кроме моей возлюбленной Ребекки. Уж как-нибудь я устрою, чтобы мы поженились.
– Но только не возвращайся на ринг. Пожалуйста, обещай мне, Рори.
Он заглянул в бездонную глубину ее умоляющих глаз и сдался.
– Обещаю. Никакого бокса не будет. А теперь, если ты не хочешь, чтобы я окончательно подорвал твою репутацию, давай съедим этот завтрак. Надо утолить хоть какой-то голод. Иначе зверь вырвется на волю. Ведь ты догадываешься, что меня гложет голод совсем иного рода.
Ребекка, опомнившись, тут же соскочила с его колен. Любой из публики, собравшейся в парке, мог увидеть ее в столь компрометирующем положении. Как она могла забыть об этом?
Открыв корзинку, она достала салфетку и расстелила ее на траве. На свет появились жареные цыплята на прикрытом крышкой блюде, кувшинчик с маринованными пикулями, изготовленными матерью по своему особому рецепту, и горшочек с бобами, тушенными по-бостонски. Рори оценивающе вдохнул аромат кушаний.
– Пахнет волшебно! А где знаменитый дьявольский напиток?
– Там же, в корзинке. – Она не без робости протянула ему тяжелый глиняный сосуд. – Пожалуйста, поосторожнее откупоривай. Пробка может выстрелить. Хотя, по правде говоря, эта шипучка не крепче лимонада. Надеюсь, напиток не очень нагрелся. Холодный он, конечно, вкуснее.
Рори отщипнул корочку поджаристого цыпленка, потом вытащил пробку из сосуда с «дьявольским зельем».
– Все так чудесно! Ты замечательная кухарка. Или это постаралась твоя мамочка? Ведь она считала, что все эти яства предназначены мистеру Уэллсу?
– Я все готовила сама, за исключением пикулей. И я старалась не для Амоса, а именно для тебя. И пожалуйста, убери с лица эту свою нахальную ухмылку. – Она заговорила с ним, словно учительница с дерзким, чертовски наглым учеником.
– Да, мэм! Слушаюсь, мэм! – подхватил он ее игру.
Пикули один за другим поглощались им со зверским аппетитом, похрустывая на крепких белых зубах. Он отдал должное и цыплятам, и тушеным бобам.
Ребекка наблюдала за ним с теплым, истинно женским чувством. Ей доставляло радость то, что ему нравится ее стряпня. Ей стало казаться, что вокруг них будто образовался некий шатер, создавая атмосферу уюта и домашнего очага, отделивший ее и Рори от окружающего, не очень-то приветливого мира. Но как бы ни наслаждались они настоящим моментом, Ребекка знала, что в скором будущем за эти счастливые мгновения ей придется платить. Отгоняя прочь мрачные мысли, она с удвоенной энергией принялась за цыпленка и пряные бобы.