— Опыт эксперта?
— Знание людей. Не забывай, что я наблюдаю за тобой уже несколько лет. За это время у меня сложился некий образ, который вполне может претендовать на достоверность: она знает, какое впечатление производит на мужчин, она любит, когда на нее заглядываются, она опытным взглядом знатока зорко следит за тем, что происходит на любовном фронте. Она знает себе цену.
— Счастье твое, что тебе не надо зарабатывать деньги своим «знанием людей», а то бы ты давно уже помер с голоду. Тебе на каждом шагу мерещатся женщины, помешанные на мужчинах. Ну что ж, считай себе на здоровье, что я одна из них. Радуйся, мне не жалко. Хотя я не знаю никаких приемов, с помощью которых могла бы удовлетворить твои сексуальные фантазии.
— До сих пор ты действовала безошибочно.
— Спасибо, я просто задыхаюсь от гордости. Но один совет ты мне все же мог бы дать. Представим себе ненасытную женщину, которая все больше и больше алчет мужчин, но которой при этом тем не менее не все равно, с кем быть, — где она, по-твоему, должна добывать себе новую пищу?
— Странный вопрос. Вокруг, куда ни взгляни, полно мужчин, стоит тебе только свистнуть — и перед тобой тут же вырастет лес желающих.
— Ты говоришь о представителях мужского пола. А я имею в виду мужчин.
— Я лично не вижу тут никакой особой разницы. Как, по-твоему, выглядят представители мужского пола, не являющиеся мужчинами? Что, у них не хватает каких-нибудь частей тела?
— С точки зрения анатомии у них все на месте. Это скорее их умственные и душевные качества делают их невыносимыми. Во время знакомства они не просто смотрят на тебя с вожделением — они пожирают тебя взглядом. Они не могут быть безрассудно храбрыми, зато прекрасно умеют быть грубыми. Они не едят, а жрут, не улыбаются, а ухмыляются. Они все жирные, как свиньи, даже самые худые из них. Они все потные и выглядят как заморенные клячи. Беспардонность они считают самым лучшим из всех мужских качеств и причиняют женщине боль, едва успев прикоснуться к ней, да еще и гордятся этим. Но самое страшное — это когда они открывают рот. Они вечно выбирают не те слова, у них напрочь отсутствует слух и чувство меры в языке, они не слышат своих гадостей или глупостей, как не чувствуют испарений своего тела. Они считают своим долгом развлекать тебя сальностями, а если ты даешь понять, что тебе это неприятно, они объявляют это жеманством и еще больше усердствуют. Они твердо убеждены, что всякое недовольство или отвращение, которое выражают женщины, — всего лишь притворство. Они до слез смеются своим собственным шуткам, как будто для них ничего важнее этого на свете нет. Если у них истощается запас пошлостей, они начинают мучить тебя рассказами о самих себе, о своих подвигах. Они хвастают, как борются с начальством или своим мощным интеллектом спасают безнадежную ситуацию. Они чуть не плачут от умиления, говоря о своей творческой энергии. А на самом деле они еще никогда ни с кем не боролись, они пасуют перед малейшим нажимом, потому что пугливы, как полевые мыши. А единственное, что они могут спасти, так это собственную шкуру. Они приспособленцы, трусы и слюнтяи. Только в общении с женщинами они вспоминают о своей силе. Они не просто врут, как маленькие дети, — они врут так бездарно, что меня клонит в сон. Я не засыпаю только потому, что они так громко орут. Иногда захочешь им что-нибудь возразить, чтобы уберечь их от еще больших глупостей или пошлостей, скажешь что-нибудь ироничное или бросишь скептический взгляд, а они даже не замечают. Потому что слепы и глухи, как камни. Они спокойно продолжают молотить языком, и уж если разойдутся как следует, то обязательно расскажут и о своих бабах. Через какое-то время, решив, что произвели па тебя уже достаточно глубокое впечатление, что период ухаживания затянулся и пора переходить к делу, они выключают свет и начинают то, что они называют ласками, то есть хватают тебя своими трясущимися граблями, рвут на тебе пояс и суют тебе в ухо свой язык. И тебе не остается ничего другого, как спасаться бегством. Слава богу, преследовать свою жертву они обычно не решаются, потому что боятся скандалов. Уходя, ты слышишь, как они обзывают тебя дурой, по которой давно плачет психиатр, и это еще не предел их возможностей — потерпев очередное фиаско, эти горе-соблазнители не скупятся на эпитеты.
— Да… Лестная характеристика, ничего не скажешь. Неужели мужчины и в самом деле такие?
— Приблизительно.
— Все?
— Большинство. Если я когда-нибудь встречу мужчину с другими приметами, я от радости напьюсь.
— Сегодня ты пила более чем умеренно.
— Меня не мучила жажда.
— Когда я однажды спросил Аманду, почему такая видная женщина, как ты, не выходит замуж, она сказала: Люси не выдерживает соседство ни одного мужчины дольше двух-трех недель. Теперь я понимаю почему.
— Ты считаешь это дурью?
— Я пытаюсь представить себе, какими глазами ты смотришь на меня. Сколько баллов по твоей оценочной шкале полагается мне? Я ведь почти во всех отношениях совершенно обычный, ничем не выдающийся человек. Тебя же должно трясти при виде меня?
— А тебе идет возмущение. Когда ты прищуриваешь глаза и выдвигаешь вперед подбородок, то прямо страшно становится.
— Это я уже проходил с Амандой: как только ей надоедает разговор, а я не могу в ту же секунду остановиться, она начинает надо мной насмехаться. Один раз она сказала, что, когда предмет или уровень разговора оказывается за пределами моих интеллектуальных способностей, я ставлю ноги носками вместе. И как назло, мои ноги в этот момент случайно стояли именно носками внутрь. Или, например, она с серьезнейшей миной заявляет, что, когда я позволяю себе говорить то, чего не знаю, у меня плохо пахнет изо рта. Конечно, я забыл утром вычистить зубы, ну и что? А сейчас меня украшает возмущение — узнаю школу Аманды. У вас, наверное, одинаковые критерии оценки мужчин?
— Они во многом похожи.
— Зачем же она вышла за меня замуж?
— Ты не так ужасен, как тебе кажется. Но она тебя, конечно, переоценила. Надеюсь, я не очень сильно злоупотреблю доверием подруги, если скажу тебе, что первые симптомы вашей несовместимости проявились еще два года назад, когда Аманда была беременна. А позже, когда ее жалобы стали все более частыми, я выступила в роли твоего адвоката. Я отговаривала ее от развода, пугая своим собственным примером. Я говорила: ты что, хочешь жить, как я? Без перспектив, без уверенности в завтрашнем дне? Я явно переусердствовала в своих проповедях и взяла на себя, как мне кажется теперь, при трезвом рассмотрении, слишком большую ответственность. Наверное, потому что я человек консервативных взглядов. О браке действительно трудно сказать что-нибудь положительное, кроме того, что он смягчает некоторые неприятности вроде болезней, усталости, безденежья, забывчивости и т. п. Что, однако, не мешает ему самому быть одной сплошной неприятностью. А я вела себя так, как будто в Аманду вселился бес, внушивший ей мысль отказаться от такой замечательной вещи, как брак.
— Значит, она недовольна мной уже целых два года? Что же ей во мне не нравилось?
— Все то же, что и сегодня. Сейчас она тебя считает еще и никудышным отцом, а больше я не вижу никакой эволюции в ее жалобах.
— Ей всегда больше нравилось раздражаться по поводу моих недостатков, чем радоваться моим достоинствам. Только не надо спрашивать, какие достоинства я имею в виду, это было бы дешевое остроумие. Достоинства есть у каждого, даже у меня. Но ей никогда не было дела до моих достоинств, я долго обижался на нее за это. А теперь это просто действует мне на нервы. Если тебе как-нибудь подвернется удобный случай, передай ей это, пожалуйста. Я, правда, до сих пор говорю, что предпочел бы остаться с ней, но это все пустая болтовня. Я говорю это по привычке. Да-да! Аманда действует мне на нервы. Было время, когда мне казалось — особенно при виде ее попы, — что все наши проблемы яйца выеденного не стоят. Я смотрел на наши с ней отношения через ширинку, но это уже позади.
— Почему же ты за нее так цепляешься?
— Я цепляюсь не за нее, а за брак. Я чувствую, что с любой другой мне было бы не намного лучше.