Они добились своего: мы поджали хвосты. Я против воли спрашиваю себя, влюбился ли бы я в Аманду, если бы мы встретились с ней в нашем сегодняшнем состоянии. Когда мне было пять лет, к нам прибилась маленькая рыжая кошка, и я отвоевал для нее местечко на кухне. Я не мог нарадоваться на ее потешные проделки и прыжки, но в один прекрасный день она вдруг утратила всякий интерес к моему мячику и, лежа в своей корзинке с потускневшей, словно погасшей шерсткой, безучастно смотрела, как он катится мимо. Мать сказала, что она долго не протянет, и я ненавидел ее в ту минуту за это пророчество. Вскоре кошка и в самом деле умерла. У Аманды тоже потускнела шерстка, мои мячики ее уже давно не интересуют.
Где это написано, что надо хандрить из-за каждой ерунды? Я принуждаю ее к разговору о том, что с нами будет. Что это за мода — сидеть как на похоронах и ждать избавления? Мы ничего не можем сделать, говорит Аманда, мы у них руках. Я отвечаю: еще как можем! Она качает головой: единственное, что мы могли бы сделать, — это попытаться бежать с риском для жизни. Но на это она не согласна — сколько раз ей еще нужно объяснять мне это! Я говорю, что имею в виду совсем другое: мы могли бы попытаться не терять бодрости духа. Да, да, отвечает Аманда.
Она включает телевизор, там идет репортаж с Олимпийских игр, на которых ее страна добивается блестящих результатов. Собственно, моя проблема, говорит она, не в будущем, а в настоящем — что я все хожу вокруг да около? Вокруг и около чего?
Повернувшись ко мне спиной, она говорит, что меня никто не заставляет чувствовать себя обязанным, мое благородство уже начинает действовать ей на нервы. Что я уже, наверное, давно спрашиваю себя: на черта мне все это нужно? И она прекрасно меня понимает. Ей непонятно только одного: зачем я так упорно скрываю от нее свои сомнения? Если я не уверен в правильности своего выбора, зачем же мучаться, говорит она, не отрывая глаз от экрана телевизора, на котором скачут волейболисты. Надо просто собраться с духом и сказать об этом. Нет более верного средства избавиться от своих страхов, чем уступить им.
3 октября
Пришло письмо. В сущности, простая бумажка, совсем не то, чего мы ожидали, но все же в нем написано, что мы можем пожениться. Министерство иностранных дел Германской Демократической Республики доводит до нашего сведения, что не возражает против бракосочетания гражданки Германской Демократической Республики госпожи Аманды Венигер и гражданина Федеративной Республики Германия господина Станислауса Долля.
Аманда говорит: если хочешь, мы можем сделать вид, что рады.
На официальном бланке письма указан номер телефона, и я звоню по этому номеру. Трубку снимает женщина, явно ожидавшая совсем другого звонка, я говорю, что хотел бы кое-что уточнить по поводу полученного от них письма, она соединяет меня со своей коллегой, а та переадресовывает меня какому — то мужчине. Никто не представляется. Но он хотя бы знает о письме. Я говорю ему, что разрешение на брак привело нас в неописуемое блаженство, но хотелось бы узнать еще одну маленькую деталь: разрешен ли госпоже Венигер выезд за границу? Словосочетание «неописуемое блаженство» смущает его; похоже, оно не принадлежит к числу употребляемых здесь в служебных телефонных разговорах языковых средств. Наступившая вслед за этим пауза длится так долго, что я успеваю представить себе, как он на всякий случай записывает его, укоризненно качая головой. Потом он бесцветным, ледяным тоном говорит, что это совершенно разные вещи: как только будет принято решение и по этому вопросу, нам немедленно сообщат. Я горячо благодарю его за исчерпывающую информацию.
Мы начинаем рассуждать и фантазировать. Какая им польза оттого, что они разрешат нам пожениться, но не разрешат Аманде выезд? Мы стали бы для них постоянным источником раздражения, мы бы не давали им покоя своими просьбами и требованиями. Я хватаю вялую Аманду за руки и пускаюсь с ней пляс. Долой постные мины: нам незачем специально разыгрывать радость — лед тронулся! А одно разрешение приходит раньше другого для того, чтобы Аманда не оставила их с носом: а то еще, чего доброго, выйдет в Гамбурге из поезда и бросится на шею кому-нибудь другому! Таким образом, она обвела бы вокруг пальца не только Германскую Демократическую Республику, но прежде всего меня. Это же как дважды два четыре, Аманда, мы имеем дело с осторожными, недоверчивыми людьми, все логично! Чем раньше мы поженимся, тем скорее они разродятся выездной визой.
6 октября
В Бюро записи актов гражданского состояния мы торгуемся по поводу даты нашего бракосочетания. Служащая с ногтями, раскрашенными во все цвета радуги, долго листает рабочий журнал заказов и в конце концов предлагает нам февраль. Аманда растерянно смотрит на меня, я говорю, что об этом не может быть и речи, мы не можем ждать так долго.