Не сочтите меня за человека, который сам не знает, чего хочет, — я все же решил отказаться от своего намерения отсудить у Аманды Себастьяна. Такая попытка противоречила бы той серьезности, с какой подобает относиться к бракоразводному процессу. Ведь я бы это делал с одной-единственной целью: усложнить жизнь Аманде. Если принять во внимание, что я таким образом усложнил бы и свою собственную жизнь — принудив ее наговорить обо мне как можно больше негативного, чтобы переиграть меня в этом пункте, — то это было бы с моей стороны двойное безумство. Нет, тройное: если я заявлю, что не желаю расставаться с Себастьяном, Аманда мне поверит, она меня знает. Мне делается дурно при мысли о том, как она сначала удивленно посмотрит на меня, потом ухмыльнется, возьмет за локоть своего адвоката, чтобы удержать его от ответной реплики, и скажет: «Отлично. Пусть забирает его».
Я надеюсь, вы разделяете мое мнение: мы должны выбрать один из двух диаметрально противоположных методов. Первый метод: непомерно высокие требования, чтобы в конце концов в наших сетях осталось как можно больше рыбы, второй: выдвинуть только реальные требования, но стоять насмерть. Второе мне представляется более разумным. Квартира — мне, Себастьян — Аманде, машина — мне, дачный участок — Аманде. Деньги на счете делятся пополам, причем все деньги, на каждом счете. Разумеется, алименты на ребенка, но никаких выплат на содержание Аманды. Она молода, умна и работоспособна. Я не так много зарабатываю, чтобы платить ей пожизненную ренту.
Не знаю, что вам еще рассказать. Видите ли, у меня такое чувство, что вы знаете о моем браке уже слишком много и в то же время еще слишком мало. Я хотел рассказать вам все, что вам может понадобиться, не зная толком, что вам может понадобиться. Я часто представлял себе, как во время процесса вы с упреком говорите мне: «Почему же вы мне ничего об этом не сказали?»
Перед родами Аманда несколько недель подряд ходила на специальную гимнастику для беременных, делала дыхательные упражнения и читала книги о каждой стадии беременности — она их чуть ли не зазубрила наизусть. И все оказалось напрасно: дело кончилось кесаревым сечением. Со мной, похоже, произойдет нечто подобное. Но что я мог поделать? Я же не мог приходить к вам и молчать. Я должен был что-то рассказывать, а что-то опускать.
УТРАЧЕННАЯ ИСТОРИЯ (ФРИЦ)
Я знаю, чьих это рук дело: этого маленького сукина сына Себастьяна. Я уверен, что именно Себастьян, которого я любил как своего собственного сына, уничтожил результат четырехмесячного труда, мою лучшую работу. Я понимаю, это утверждение выглядит малоубедительным — что десятилетний ребенок способен на такую изощренную хитрость, — но другого разумного объяснения просто не существует.
Вначале он должен был взять дискету с моей почти законченной новеллой и сунуть ее в компьютер. Нет, вначале он должен был отыскать ее: это не может быть случайностью, что из двухсот дискет ему попалась в руки именно эта. Он должен был перерыть все коробки с дискетами, найти нужную и сунуть ее в компьютер. После этого он должен был правильно набрать название новеллы и дать команду «удалить». Выполнение такой команды предполагает три последовательных действия. После этого он должен был положить дискету на место и превратиться из монстра в нормального ребенка, по внешнему виду которого никак не скажешь, что он способен на такое злодейство. Когда я принялся его расспрашивать, — разумеется, со всей осторожностью, потому что я не хочу обижать его чудовищными, ничем не подкрепленными обвинениями, — он смотрел на меня невинными глазами, ни дать ни взять — ангел во плоти, и делал вид, будто изо всех сил старается, но никак не может понять, о чем я говорю.
Два человека, которые в курсе этой истории, считают мои подозрения смешными; да мне и самому они порой кажутся нелепыми. Моя мать снисходительно улыбнулась, когда я ей об этом рассказал. Разве я не слышал, спросила она, что с компьютерами иногда случаются невероятнейшие вещи, что из — за них целые народы оказываются на волоске от войны или целые отрасли экономики чудом спасаются от банкротства. Как ни досадна эта история с потерей целой новеллы, я все же сам виноват в случившемся: вместо того чтобы писать ручкой на бумаге, как это делали писатели во все времена, я доверяю свои идеи ненадежной и своевольной машине. Кстати сказать, моя мать невысокого мнения обо мне как об авторе. Еще ни одно из моих творений она не встретила бурными аплодисментами; величайшая из всех оваций, выпазших на мою долю в ее доме, заключалась в том, что об одной моей книге, кстати переведенной уже на девять языков, она сказала: «Занятно».