Так что, возможно, книга «Я же говорила» будет не единственной. Возможно, она и не изменила мир. Но, может следующая... или следующая. И даже если не две следующие, я все равно буду писателем. Я никогда не перестану писать.
Тяжесть свалилась с моих плеч, и я запрокинула голову к Луне. Я раскинула руки в стороны и попыталась покружиться вокруг, но запуталась в собственных ногах, поэтому плюхнулась в кучу песка. Но ничто не могло остановить мою эйфорию, поселившуюся в груди. Кто знал, что это так поможет и у меня наступит настоящее освобождение, а нужно было, всего лишь сжечь письма с отказами?
Все, чего я хотела — это поймать удачу и забыть прошлое, но, черт возьми, я чувствовала себя в данный момент на миллион баксов.
Пламя разгоралось, сжигая последние два года моей жизни. А я скакала вокруг и подпрыгивала, чувствуя такой прилив сил, немного пьяная, не только от бурбона.
Вскочив на ноги, я даже не потрудилась взглянуть на пляж. В межсезонье в Хэмптоне никого, как правило, не бывало на пляже. Вот почему меня наняли присматривать за домом во время ремонта. Только в прошлые выходные богатые дети богатых бизнесменов, богатых политиков и богатых знаменитостей стекались на эти пляжи и наводняли их в любое время дня и ночи. Но сегодня я была совершенно одна.
Я рванула подол платья, подняв многочисленные слои струящейся материи над головой. Бросила его на песок, расстегнула лифчик, тоже бросила его. Затем с торжествующим криком, с высоко поднятой головой вошла в океан. Вода была немного холодной, я вздрогнула от первой волны, окатившей тело. Но мне было все равно. Я пошла не для того, чтобы купаться. Я вошла в воду, чтобы окончательно очиститься. Смыть негативную энергию, смыть все.
Я опустила голову под воду и рассмеялась, вынырнув на поверхность. Вот что значит жить. И этот момент мне необходимо было запомнить. Жизнь продолжалась.
Кенсингтонский дом был просто еще одной работой. Просто еще один способ заработать на жизнь, пока я занимаюсь тем, к чему испытываю страсть. Когда-нибудь у меня будет прорыв, но до тех пор, будь я проклята, если позволю этим издателям сломить меня. Я буду двигаться вперед, буду писать.
Уверенная, что ритуальное сожжение и импровизированное купание нагишом сделали свое дело, я поспешила обратно из воды. Мои шаги были легкими, как воздух, а улыбка расцветала. Какое бы заклинание ни наложило на всю эту чепуху безумное увлечение моей матери, оно, похоже, сработало. Достаточно поверить во что-нибудь, и это станет реальностью.
Но когда я вышла к костру, чтобы забрать свою одежду, с ужасом обнаружила, что уже не одна. И что еще хуже, я узнала человека, стоявшего у костра.
Я так и не смогла забыть его лицо. И уж точно не это лицо. И тело. И уверенную позу.
Нет, хотя прошло уже шесть лет, я так и не смогла забыть Пенна.
И того, что он сделал со мной.
2. Натали
Прямо передо мной стоял моя мечта и мой ночной кошмар.
Одетый, как Бог, сошедший со съемочной площадки Джеймс Бонд, с темными волосами и голубыми глазами, мерцающими в отблеске тлеющих углей. Шесть лет только усилили его магнетическое очарование. Резкие черты его слишком красивого лица. Вездесущая ухмылка, которая была заметна на этих идеальных губах. Застенчивый взгляд, когда он засунул руки в передние карманы своих черных брюк от костюма.
Тогда я была еще девчонкой. Молодой, наивной и невероятно невинной. Я считала его мужчиной — смелым, честным, эмоциональным, намного большим, чем сама жизнь. Теперь, когда я смотрела на него то, задавалась вопросом, как я могла думать о нем как-то по-другому, чем о мошеннике. Он из тех мужчин, которые могут очаровать тебя одним взглядом и выманить из трусиков несколькими фразами. Он относится к тем мужчинам, от которых нужно тут же разворачиваться и уходить.
Я и представить себе не могла, что увижу его снова. Никогда не думала, что будет, если столкнусь с ним лицом к лицу. Но теперь, когда я столкнулась, слова сами собой слетели с моих губ.
— Какого черта, ты здесь делаешь? — Ахнула я.
Он удивленно склонил голову набок. Я была уверена, что он не привык к такому обращению. Он определенно был из тех людей, которые всем управляют и к ним прислушиваются. Его мало кто мог удивить. Он не очень-то был открыт, поэтому не допускал в свою жизнь людей такого типа, как я.
— Что здесь делаю я?
Его голос был таким же, каким я его запомнила. Гладким, как масло, и глубоким, завораживающим. Мне тогда казалось, что я сама себе придумала его голос, словно он так со мной не говорил. Тогда я пришла к выводу, что все касательно него, приукрасила и на придумала, он был не таким на самом деле. Но, стоя здесь, задалась вопросом, хорошо ли я его помнила, чем могла себе представить.