Он запечатлел один легкий, как перышко, поцелуй на шее, которую только что ласкал.
— Ты хочешь сказать, что я должен тебя съесть?
— Съесть целиком, — выдохнула я, все еще захваченная его горячим взглядом.
Он не ответил, просто засунул руки в карманы, как делал это много раз ранее, медленно меня обходя. Я стояла совершенно неподвижно. Я уже не была львицей, выискивающая свою жертву. Роли поменялись. Он смотрел на меня с уверенностью и контролем.
Я отдала ему контроль над собой, переступив порог его пентхауса.
Пенн остановился у меня за спиной. Я не двигалась. Едва дыша. Он собирается раздеть меня? Или возьмет прямо здесь, прямо сейчас, в моем Каннингемском платье? Или просто вот так стоять?
Иногда меня поражало, что я так хорошо знала Пенна и все еще не могла предсказать, что он собирается сделать. Он держал меня в напряжении несколько минут. И когда я хотела уже сдаться, часть меня свернулась клубочком, ожидая, когда меня потянут вниз на ковер. Думаю, что это было неожиданно.
Именно ожидание чуть меня не погубило. Мне трудно было расслабиться, когда кто-то стоял у меня за спиной, как правило ножи «втыкали в спину», в мою спину за несколько лет вонзилось слишком много ножей.
Но потом почувствовала руки Пенн в своих волосах. Глаза затрепетали, закрылись от ощущения его прикосновений. В груди у меня что-то дрогнуло. Я выдохнула с облегчением, прежде чем поняла, что он делает.
Шпилька звякнула об пол. Потом еще одна.
Шпильки, которыми Эми аккуратно заколола мои волосы, падали на пол. И по мере того, как Пенн вытаскивал их, волосы падали на спину, как водопад, сломив любую плотину. Его пальцы скользнули в пряди, проверяя, не осталось ли еще шпилек. Удостоверившись, он медленно стал массировать кожу моей головы, я практически стала уже пошатываться от ощущения и расслабления.
Он собрал в руку все мои волосы и перекинул через плечо. Затем еще раз поцеловал меня в шею.
— Мне больше нравятся твои волосы распущенными.
Мое сердце забилось в ответ.
— Я нечасто их закалываю наверх.
Но он еще не закончил. Нашел молнию на платье Каннингем и потянул ее вниз. Я стянула лямки с плеч и позволила бесценному шедевру упасть по своим узким бедрам к моим ногам.
— Туфли, — потребовал он.
Лубутены последовали за платьем. Я стояла перед ним в одном нижнем белье с подвеской в виде короны на шее.
— Лучше, — сказал он, его взгляд скользнул по моему обнаженному телу. — Тебя не нужно никак украшать. — Он приподнял мой подбородок. — Ты всегда должна быть неукротимой в своем своеобразии, шике с диким огнем. Бесстрашной, захватывающей и такой яркой, какая есть.
От его слов у меня перехватило горло. Его слова пронзили меня насквозь.
Совсем недавно меня охватила такая ярость, что я хотела сжечь город дотла. Была тогда бесстрашной в своем желании заставить людей заплатить за то, что они со мной сделали. Наконец-то дав волю своей свободе и дикости.
Но не сейчас, когда он говорил. Он видел меня такой, какой я была раньше. Ту Натали, которая позволяла ей манипулировать, использовать и раздавить туфлей. Я не позволю подобному случиться снова.
Должно быть, он заметил что-то в моих глазах, потому что его глаза расширились. Но я не отступила. Я не отвела глаз, я хотела, чтобы он видел, что моя искра превратилась в пламя в его глазах. Хотела, чтобы он увидел ту часть меня, какой я теперь стала. Пусть насытится ею.
Затем шагнула вперед и захватила его губы своими. Напряжение и возбуждение зашипели между нами, пламя нарастало, градус поднимался. Мир вокруг нас перестал существовать, мы сожгли его одним обжигающим своим поцелуем.
4. Натали
Я едва сдерживалась, чтобы не сорвать с него смокинг. Мои руки быстро справлялись с пуговицами. Торопливо вытаскивая каждую из них из петель. Сдержанность, которую я чувствовала этим вечером в клубе, улетучилась.
Пенн схватил меня за запястья, подняв мои руки над головой. Его хватка усилилась, пока он снова не обрел полный контроль над собой.
Я тяжело дышала, глядя в его невероятно голубые глаза. Темные ресницы обрамляли его ставшими полуночным океаном глаза, которые становились все шире и шире по мере того, как его зрачки расширялись, а взгляд скользил по моему обнаженному телу.
— Скажи, что все не так, как в прошлый раз, — приказал он.
— Все не так, как в прошлый раз, — моментально повторила я, выполняя его приказ. Слова вылетели прежде, чем я сообразила, о чем он спрашивает.
Прошлый раз. Это тогда, когда я узнала всю правду о Льюисе, и мы трахались с ним как животные. Он согласился тогда, как только я призналась, что всегда хотела его. Но лучше от этого не стало. Это была потребность чистая и первобытная. Гнев смешивался с похотью, напитывая плотское блаженство. Ничего больше. Тогда я не могла ему больше ничего предложить, кроме этого. И он взял то, что я давала в тот момент.
Его властное выражение говорило, что на этот раз он не готов принять меньшее.
— Натали.
Я быстро выдохнула и выпустила напряжение с тела. Превращаясь в воду от его жесткого прикосновения. По-другому ли? Сейчас не имело никакого отношения к Льюису. Ничего общего с тем, что было тогда. И мне не нужно было уговаривать Пенна сейчас, как тогда. Хотя ему хотелось поговорить. Но я хотела секса. И я устала сдерживаться. Устала так сильно его ненавидеть. Притворяться, что не хочу его, когда хотела и хочу.
— Все по-другому, — заверила я его.
Он читал мои мысли по моим глазам, раскрывая все мои секреты. Должно быть, ему понравилось то, что он увидел в моих глазах, потому что кивнул.
— Тогда у нас есть все время на свете.
Он шагнул вперед, отпустил мои руки и подхватил меня на руки. Я чувствовала себя невесомой в его руках, пока он нес меня из гостиной по темному коридору в свою спальню.
Пространство завораживало, оно отражало профессора, чье тело было плотно прижато к моему. Книжные шкафы были заполнены томами книг, тощими философскими трудами с рядом журналов. Темно-синее одеяло, которое манило, когда он укладывал меня на него, было пиром. Окно, выходившее на балкон с видом на парк, где уже вовсю гремел фейерверк, хотя еще не было полуночи.
Я приподнялась на локтях, чтобы получше его рассмотреть. Что-то изменилось в чертах его лица, пока он изучал выражение моего лица, прежде чем подхватил на руки. Теперь он был тем самым Пенном Кенсингтоном, в которого я безнадежно влюбилась тогда. Он был мужчиной. Высоким, с широкими плечами, с узкими бедрами. С выпуклостью, выступающей спереди на брюках. Пальцы чесались, желая пройтись по всей его длине, почувствовать твердость на своей коже, во рту, но один его взгляд удерживал меня на месте.
Он командовал здесь всем. Мы могли спорить, ругаться, подначивать, подтрунивать за пределами спальни. Но здесь я принадлежала ему.
Нет, это была не какая-то полуночная возня, пытаясь избавиться от моей ярости. Сейчас, наконец, я хотела получить то, что всегда хотела, несмотря на затраты.
Пенн развязал галстук-бабочку, оставив его свободно болтаться на шее. Затем потянулся к рубашке, где я остановилась, расстегивая его пуговицы, вытащил ее из штанов, обнажив передо мной четко очерченную грудь. Мне хотелось провести пальцами по его груди, облизать мышцы живота. Почувствовать каждый кубик языком. Смотреть и не прикасаться было пыткой.
И, возможно, он понимал это, потому что один уголок губ приподнялся, когда я заявила.
— Дразнишь, — пробормотала я.
— Ты даже не представляешь себе как, — сказал он с опьяняющей улыбкой.
— Я знаю, что делаю.
— Вот и проверим твою теорию.
Жар в его взгляде пронзил меня до глубины души.
— Хорошо, профессор.
Услышав мой ответ, он сбросил рубашку с плеч. Расстегнул брюки и потянул молнию вниз, открывая скрытую под ней эрекцию.
— Посмотрим, сможешь ли ты сдать экзамен.
— Ах, дорогой, — сказала я, включаясь в игру. Все мое тело закололо от его игривых слов. — Я не очень хорошо его выучила.
— Кто же знал, что ты такая плохая ученица? — спросил он. — Тогда поглядим, быстро ли ты учишься.
— Определенно быстро учусь, — выдохнула я.
Он ухмыльнулся.
— Вот и посмотрим.
И шагнул вперед, его эрекция выделялась под боксерами, но он был весь сосредоточен на мне. Он поддел пальцами мягкий материал стрингов, а затем заскользил ими вниз по моим ногам, легко отбросив в сторону. Его сильные руки опустились на внутреннюю сторону моих бедер, широко раскрыв мои ноги перед ним.
Моя киска пульсировала от предвкушения и желания. Он неторопливо провел пальцем по сердцевине, я задрожала от желания больше. Еще, еще, еще. Я не могла остановиться. Затем он раздвинул мои внутренние губы, проникая сквозь влагу, заставляя каждое нервное окончание пульсировать, а спину выгнуться дугой на кровати.
Как он мог одним пальцем сделать меня такой чертовски нуждающейся?
— Не двигайся, — приказал он, отступая.
Я толкнулась к нему и почувствовала легкий шлепок по своей киске. Вскрикнула в тот же миг, когда огонь желания прошелся по всему телу.
— Я сказал, не двигайся.
Я застыла на месте. Разрываясь между желанием двинуться, желая большего чем, то немногое, что он мне дал, испытывая мучения, которые терпела и следуя указаниям, чтобы получить больше. Мои глаза следили за ним через всю комнату, где находилась звуковая система.
Потому что, конечно.
Пенн любил музыку. Я почти забыла. Инди-музыка, настолько неизвестная, насколько это возможно, показывала его предпочтения. Хотя я знала, что он также любил некоторые песни мейнстрим, если его к этому подталкивали.
Мелодия зазвучала, моя улыбка стала шире, я забыла обо всех своих потребностях.
— Для тебя это достаточно непонятно?
— Для меня это было мучительное время. Я пристрастился к этой песни, — сказал он с намеком на боль, которую чувствовал в прошлом году.
— Мне нравится она, — выдохнула я, «Любовь этого года» Дэвида Грея заполнила комнату через динамики объемного звучания.
Когда он вернулся ко мне, боль из его глаз исчезла, но я чувствовала напряжение в комнате. Напряжение года разлуки. Года разрушенного доверия. Года других, которые не удовлетворяли его.