Тейлор заходит в ванную, проводит рукой по волосам, а затем поворачивается, оглядывая комнату, как будто ищет чем бы швырнуть мне в голову.
Я стою, прислонившись к дверному косяку, и удивленно за ней наблюдаю (чего не хочется признавать).
— Ты собираешься собирать вещи? — с любопытством спрашиваю я.
Она спотыкается на полпути и поднимает на меня взгляд, пытаясь глазами содрать с меня кожу.
— Зачем мне собирать вещи? Хочешь попытаться снова меня уволить? Потому что...
Я улыбаюсь, и мое веселье только сильнее ее злит.
— Послезавтра День поминовения. Будет целых три выходных.
Румянец распространяется по её щекам, отвечая на все мои незаданные вопросы. Она никуда не собирается уезжать. Айла будет в восторге, когда поймет, что Тейлор проведет праздники с нами.
Правда Тейлор этого пока не знает.
Она думает, что преспокойно останется здесь одна. Считает меня идиотом, который не знает, что она ослушалась меня и прячется здесь по выходным, делая припасы в столовой, чтобы не голодать, однако совсем небольшие, чтобы никто этого не заметил.
Поражаюсь, что Тейлор продолжает здесь торчать. Её бы подвез до дома кто угодно, стоит ей только попросить, вот только она не просит. Не навязывается. Она остается здесь и читает привезенные мной книги, которые я выбираю специально для нее.
Я мог бы избавить Тейлор от неловкого положения и признаться, что останусь здесь на праздники вместе с компанией моих друзей, но какое тогда получу от этого удовольствие?
Отталкиваюсь от дверного косяка и иду за спортивной одеждой.
— Конечно, я начну собирать вещи, — подтверждает она. — Совсем забыла о празднике.
— О, значит, у тебя большие планы? — интересуюсь я, стоя к ней спиной и открывая верхний ящик комода.
Она издает неопределенный звук, похожий на тихий стон, за которым следует откашливание.
— Ага. Мы всей семьей устраиваем пикник. Картофельный салат, арбуз, фейерверк...
— На День поминовения?
— Празднуем по полной программе.
Я издаю «м-м-м», как будто верю в ее ложь.
— У тебя большая семья?
— Почему тебе вдруг это стало так интересно? — Я слышу подозрительность в ее голосе.
— Справедливо. Но ведь ты знаешь о моей семье. Например, что у меня есть сестра-близнец...
— А родители? — перебивает она. — Тоже есть или ты просто восстал из преисподней?
Я счастлив, что ей не видно моей улыбки.
— Ха, есть, Рик и Джудит. В сентябре этого года праздновали тридцать пять лет совместной жизни. Как насчет тебя?
— У моих тоже любовь до гроба.
— Как их зовут? — спрашиваю я, продолжая этот фарс.
— Ты не поверишь, но Рик и Джудит. Невероятно, да?
Она пытается одержать верх едким сарказмом, но даже не представляет, что ее можно читать как открытую книгу. От ее ответов у меня сжимает в груди.
Кто будет защищаться от простых вопросов о семье? Кто становится раздражительным, когда его спрашивают имена родителей? Очевидно, ее детство было далеко не сказкой. Совершенно ясно, что этой частью своей жизни она не гордится. Я это подозревал, а теперь только подтвердил свои догадки.
Бросив спортивную одежду на комод, я смотрю на нее через плечо. Она упёрла руки в бока и изучает меня ледяным взглядом. Будь она кошкой, то выпустила бы когти и зашипела.
Я поворачиваюсь и начинаю расстегивать рубашку.
— Похоже, тебя ждут насыщенные выходные.
Она мычит в знак согласия.
Наступает тишина, которая настолько растягивается, что у меня нет выбора, кроме как сдаться и снова взглянуть на нее. Тейлор стоит всё в той же позе, но ее лицо смягчилось.
Я выгибаю бровь.
Она наклоняет голову к плечу. Возле ее губ пробивается маленькая ямочка, когда она борется с улыбкой.
— Ты, наверное, ни на секунду не поверил, что я уеду?
— Да.
— Тогда зачем так долго позволял этому продолжаться?
— Меня забавлял наш разговор.
Тейлор сужает глаза.
— Представляешь, но до встречи с тобой я считала себя честным человеком? Что-то в тебе... — Она взмахивает руками, указывая на мое тело, словно оно корень наших проблем. — Да сам ты... Такой чертовски твердолобый, упрямый и грубый... И если уж говорить откровенно, а я полагаю, что сейчас так оно и есть, потому что я и без того уже много тебе наболтала... Так вот, я лучше проглочу язык, чем скажу тебе правду о своей жизни за пределами этих четырех стен.