— Не-а, прости, чувак. Не видели никого похожего по пути.
Я ринулся дальше, даже не поблагодарив, рассматривая указатели на улице, стремясь к цели. Пятая Авеню. Пятая гребаная Авеню. Я чуть не погиб, когда на Четвертой Авеню мне навстречу выскочила машина, но водитель успел затормозить как раз вовремя, зло просигналив.
— Гребаный засранец! — проорал водитель в окно, и обычно я бы проучил его только за то, что тот посмел оскорбить меня, но не сделал этого. Я продолжил бежать.
Телефон направлял меня быстро и четко, а ноги несли меня изо всех сил. Дыхание стало прерывистым, но не только из-за бега, но и от ярости. Вызова. И мне было неприятно это признавать, не хотелось признаваться в этом каждой частичкой самого себя, которая у меня была, но еще это был страх.
Я боялся обнаружить, что Илэйн Константин принимает член другого мужчины.
Когда я свернул за угол на Пятую Авеню, кровь стучала у меня в ушах. Двенадцатый блок был внизу, в самом конце, и я ругался всю дорогу, все еще сжимая этот чертов клатч под мышкой, а гребаный нож жаждал его крови.
Двенадцатый блок был задрипанным. На верхнем этаже горел темно-оранжевый свет. Я проверил главный вход, но ключи не подошли к замку, и тогда увидел это — проблеск металлических перил на верхнем этаже. Нужная входная дверь была там, наверху.
Мчась по этой лестнице, я словно превратился в животное. Я перепрыгивал через три ржавые металлические ступеньки за раз и слышал ее. Я слышал, что моя Илэйн была там, и она кричала.
Срань господня, она кричала. Кричала громко, кричала сильно, взывала о помощи. Моя Илэйн звала на помощь.
Я никогда ранее не чувствовал ничего подобного — внутри меня поднялась сокрушающая волна ярости. Она была обжигающей. Пылающей. Готовой к убийству.
Мне не нужен был ключ, я просто выломал дверь и ворвался внутрь. Вот она — стояла у стены, прижавшись к ней спиной, с оголенной пиздой, ее платье было высоко задрано вокруг талии. Мудак повернулся ко мне с усмешкой, но меня интересовало не его лицо, а ее. По ее прекрасным щекам текли слезы. Илэйн широко раскрыла глаза, они казались просто огромными на ее лице. Взгляд был какой-то стеклянный, когда она посмотрела на меня… и ярость во мне взорвалась. Взорвалась жидкой ненавистью.
— Какого?.. — начал придурок, но у него просто не было возможности закончить вопрос.
Никогда в своей жизни я не двигался так быстро, оказавшись напротив в мгновение ока и с силой врезавшись в него, а сам потянулся рукой под куртку.
Лезвие вошло ему в живот, как раскаленный нож в масло.
Прими это.
Прими это, мудила.
Один раз. Два. Три раза. Затем я повернул лезвие, вспарывая ему внутренности и превращая их в единое месиво.
Рокер удивленно открыл рот и побледнел. Он уже знал это, когда отшатнулся от меня, прижимая руку к животу, он знал это. Он умирал. Потом рухнул на пол. Я уставился на него с усмешкой. Моя рука безвольно повисла с зажатым ножом, повсюду была разбрызгана кровь, в том числе и на платье моей прекрасной сучки Константин.
И вот тогда она по-настоящему заплакала.
Глава 20
Илэйн
Я слышала плач. Громкие рыдания вырывались из моей груди. Я слышала, но не чувствовала слез. Ничего не чувствовала, смотрела на мужчину с ножом в руке, но слышала лишь жужжание в ушах.
Люциан.
Люциан Морелли действительно был здесь. На самом деле стоял здесь передо мной с окровавленным ножом в руке и смотрел на только что зарезанного мужчину. Он только что зарезал Стефана из Лондона. Он только что зарезал Стефана из Лондона ради меня. Чтобы спасти меня.
На мне тоже была кровь, забрызгавшая всё платье, подол которого по-прежнему находился выше моих бедер, и трусики были порваны в том месте, где Стефан из Лондона пытался проникнуть в меня.
Он не проник в меня. Слава богу, он не проник в меня.
Люциан молчал — и смотрел. Челюсти были плотно сжаты, пока тот осматривал меня, и именно в этот момент на меня обрушилось осознание случившегося: яркие краски, звуки, запахи.
Стефан всё еще покашливал, делая последние вздохи. Я видела, как из его рта выплескивалась кровь, стекая по лицу, а руками он пытался прикрыть рану на животе. Он умирал.
Стефан умирал, а Люциан не показывал даже капли сожаления. У него не было никаких чувств, никаких — кроме ненависти.
Я сильнее вжалась в стену, когда ножом он указал на меня, и в этот момент я поняла, насколько сильно дрожу.
— Он трахнул тебя?
— Что? — едва слышно спросила я.
— Я спросил — он трахнул тебя?